Возмутительное самовосхваление. Смехотворный стиль («чьи беды тяжелым грузом лежали в наших сердцах»). Но, черт возьми, все так и есть – или почти все. Тот, кто тогда указал бы на какие-то мелкие погрешности (преодолел хаос – уничтожив конституцию? восстановил порядок – с концлагерями?), показался бы большинству немцев мелким, завистливым сутягой. И наконец, – кто бы нашел, что ему возразить в апреле 1939 года? Экономика действительно процветала, безработные действительно вновь нашли работу (правда, их было не семь миллионов, а шесть, ну да ладно), вооружение шло полным ходом, Версальский договор превращался в пустую бумажку (а кто бы мог себе представить это в 1933 году!), Саар и Мемель действительно вновь принадлежали рейху, так же как и австрийцы и судетские немцы, и они действительно радовались этому – их радостные вопли до сих пор звенят в ушах. И войны удивительным образом из-за всех нарушений Версальского договора, действительно, не было, и, действительно, за двадцать лет до того Гитлер не был никому известен, кто бы с этим-то поспорил? (Правда, он никогда не был рабочим, ну да ладно.) Сделал он все это своими силами? Конечно, у него были помощники и сотрудники, но неужели можно всерьез утверждать, что без Гитлера все было бы так, как было в 1938 году? Так можно ли продолжать сбрасывать Гитлера со счетов, не учитывая всего, чего он достиг? И что такое рядом с достижениями Гитлера его неприятные черты, его преступления? Не более чем небольшие недостатки внешности, пятнышки и бородавки…
Вопросы, которые задавали себе (вынуждены были задавать себе) перед лицом несомненных достижений Гитлера его давние противники, образованные, обладающие безупречным вкусом буржуа, верующие христиане и марксисты были такими: «Может быть, моя шкала измерений была не верна? Истинно ли то, что я изучал и во что я верил? Могу ли я отвергнуть или опровергнуть все то, что я вижу собственными глазами? Если мир – экономический мир, политический мир, моральный мир – таков, каким я его представляю, в какой я верю, то такой человек, как Гитлер, должен был бы уже давно потерпеть самое жалкое и самое смехотворное крушение из всех возможных, во всяком случае, он не смог бы зайти так далеко, как он зашел! Но за неполные двадцать лет из абсолютного ничтожества он стал центральной мировой фигурой, и всё ему удается, даже то, что, казалось бы, никому удастся не может, а ему удается всё, всё! Разве это ничего не доказывает? Разве не вынуждает это меня к генеральной ревизии всех моих понятий, включая эстетические и моральные? Разве не вынужден я, по крайней мере, признать, что в моих ожиданиях и прогнозах я заблуждался и что впредь мне надлежит быть сдержаннее со своей критикой и осторожнее с выводами и моральными приговорами?»
Очень понятное и даже симпатичное сомнение в себе. Но от него до первого, пока еще вымученного «хайль Гитлер!», ей-ей, не так уж и далеко.
Те, кто ввиду этих достижений обратился или полуобратился в гитлеровскую веру, в большинстве своем не были национал-социалистами; они были гитлеровцами, верующими в вождя, в фюрера, как в бога, – на самом пике веры в фюрера процентов девяносто всех немцев.
Неимоверное достижение: меньше чем за десять лет объединить и повести за собой целый народ! Причем главным образом не демагогией, но достижениями. Пока у Гитлера – в двадцатые годы – в запасе были только демагогия, только его гипнотическая говорливость, его искусство одурманивать и опьянять речами, подобно режиссеру массовых зрелищ, он едва ли мог сделать своими сторонниками процентов пять немцев; на выборах в рейхстаг 1928 года у гитлеровской партии было 2,5 %. Следующие 40 % пригнали к нему в 1930–1933 годах экономический кризис и полная неспособность всех правительств и партий справиться с этой бедой. Последние решающие 50 % он выиграл сам после 1933 года главным образом своими достижениями. Тот, кто в 1938 году в тех кругах, где это еще было возможно, критиковал Гитлера, рано или поздно вместе с неохотным согласием («да, все, что происходит с евреями, мне тоже не нравится») слышал в ответ: «Но этот человек всё смог!» Не: «Но как он потрясающе говорит!» и не: «Но как он был великолепен на последнем партийном съезде!», даже не: «Но какие у него успехи!» Нет: «Этот человек всё смог!»
Был еще один оборот речи, который чаще всего повторяли в это время новые сторонники Гитлера: «Если бы фюрер знал!» – что означало: вера в фюрера и обращение в национал-социализм все же разные вещи. Гитлера инстинктивно пытались освободить от всего того, что не нравилось в национал-социализме, – а в Германии в 1938 году было еще немало людей, которым многое в национал-социализме не нравилось. Объективно говоря, попытки были совершенно безосновательны. Гитлер был также ответственен за разрушительные действия своего режима, как и за созидательные. В известном смысле разрушение правового государства и уничтожение конституционных гарантий, к чему мы еще вернемся, следует признать еще одним «достижением» Гитлера – разрушительным достижением, для которого потребовалось столько же силы, сколько и для его созидательных достижений в экономической и военной областях. Где-то между этими достижениями располагаются его достижения в социальной сфере. Здесь разрушительное и созидательное уравновешивают друг друга.
За двенадцать лет своего правления Гитлеру удалось произвести крупные социальные изменения. Но для их рассмотрения необходим тщательный анализ.
Есть три мощных общественных процесса, которые начались еще в поздней кайзеровской Германии, были продолжены в Веймарской республике, в Третьем рейхе и продолжают идти полным ходом в ФРГ и ГДР. Во-первых, это демократизация и, если так можно выразиться, выравнивание, гомогенизация общества, то есть уничтожение сословий, размывание классовых границ; во-вторых, переворот в сексуальной морали, то есть обесценивание и отвержение как христианской аскезы, так и бюргерских, буржуазных приличий; в-третьих, эмансипация женщин, то есть прогрессирующее стирание гендерных различий и в области права, и в сфере труда. Во всех этих трех областях достижения Гитлера были (по сравнению с другими его достижениями) не так уж и велики, и мы останавливаемся на этом только потому, что существует совершенно неверное представление, будто бы Гитлер затормозил развитие этих процессов или даже отбросил их развитие назад.
Яснее всего неверность этого представления становится в контексте женской эмансипации еще и потому, что на словах национал-социалисты были противниками феминисток. На деле же эмансипация женщин, особенно в последние, военные, напряженные годы существования режима, совершила гигантский рывок вперед, причем с полного одобрения и достаточно сильной поддержкой со стороны государства и партии. Никогда в Германии женщины не овладевали таким количеством мужских профессий, не выполняли столько мужских функций, как во время Второй мировой, и этот процесс уже нельзя было повернуть назад, даже если бы (предположим невозможное) Гитлер выиграл бы и пережил эту войну.
В том, что касается сексуальной морали национал-социалистская позиция в словесном ее оформлении была очень противоречива. С одной стороны, нацисты славили немецкую нравственность и преследовали гомосексуалистов, с другой – издевались над поповским ханжеством и мелкобуржуазной стыдливостью; они были вовсе не против «здоровой чувственности», особенно если она (в браке или вне брака, не важно) завершалась рождением здорового потомства. Экспресс культа тела и секса, разогнавшийся в двадцатые годы, не сбросил скорости ни в тридцатые, ни в сороковые.
