Книга Некто Гитлер: Политика преступления, страница 6. Автор книги Себастьян Хафнер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Некто Гитлер: Политика преступления»

Cтраница 6

Конечно, об этом успехе (победе над Францией. – Н. Е.) можно сказать то же, что и о любых других успехах Гитлера. Он не был чудом, каким предстал перед всем миром. Наносил ли Гитлер смертельный удар Веймарской республике или парижской мирной системе, побеждал ли он немецких консерваторов или Францию, во всех случаях он подталкивал падающего, добивал умирающего. Чего у него не отнять, так это безошибочного чутья на то, что уже падает, уже умирает и только ждет удара милосердия. Этим чутьем он превосходил всех своих конкурентов; еще в юности, в старой Австро-Венгрии, он уже обладал им, благодаря этому чутью ему очень долго удавалось убеждать как современников, так и самого себя в своей всепобеждающей мощи. Но это чутье, несомненно, необходимое политику, весьма мало напоминает зоркость орла, скорее – нюх стервятника [13].


И только после этих глав идут «Заблуждения», «Ошибки», «Преступления»:


Вне всякого сомнения, Гитлер принадлежит политической истории, и столь же несомненно то, что Гитлер принадлежит криминальной хронике. Он безуспешно пытался создать всемирную империю. В таких предприятиях всегда проливается много крови; но, несмотря на это, никого из великих завоевателей, от Александра Македонского до Наполеона преступником не называют. Гитлер не потому преступник, что пытался им подражать.

По совершенно другой причине. Гитлер уничтожил неисчислимое количество ни в чем не повинных людей, без какой-либо военной или политической необходимости, а просто ради личного удовлетворения. По этой причине он стоит в одном ряду не с Александром или Наполеоном, а с психопатами-маньяками, женоубийцей Кюртеном и детоубийцей Хаарманном, с той только разницей, что Кюртен и Хаарманн действовали кустарными, ремесленными способами, тогда как Гитлер поставил убийства на конвейер. Его жертвы исчисляются не десятками, даже не сотнями, но миллионами людей. Он был не просто серийный убийца, но массовый серийный убийца [14].


Не могу не обратить внимание русского читателя на то, что в первом предложении Хафнер почти что цитирует резкую антисталинскую инвективу из «Архипелага ГУЛАГ»: «И еще смеют нам визжать (из Пекина, из Тираны, из Тбилиси, да и своих подмосковных боровов хватает): „Как смели его разоблачать!“ „Тревожить великую тень!“ „Он принадлежит мировому коммунистическому движению!“ – а по-моему, Уголовному кодексу он принадлежит».

И только после главы «Преступления» завершающим аккордом – «Предательство». Последний круг ада. Хуже предательства на земле нет ничего. По крайней мере, так полагал Данте (на самом дне ада у него размещены предатели). Перед нами образцовая речь судьи. Хафнер учитывает все обстоятельства дела: да, были достижения, имели место успехи, но… господа присяжные заседатели… нельзя не учитывать… преступления и финальное… предательство. Кого и как предал Гитлер, я рассказывать не буду. Это самое интересное и самое парадоксальное суждение Хафнера. На мой взгляд, отнюдь не бесспорное. Доказательства в пользу своего суждения Хафнер приводит довольно убедительные. Психологически убедительные.

Кто он?

Изящество конструкции книги Хафнера в том, что она не механистична, не схематична, не арифметична. Помните, как в «Кроткой» ростовщик, рассказывая о своем сватовстве, усмехается: «Конечно, я имел настолько вкуса, что, объявив благородно мои недостатки, не пустился объявлять о достоинствах: „Но, дескать, взамен того имею то-то, то-то и это-то“». Такого арифметического взвешивания (типа: автобаны построил, но шесть миллионов евреев убил – взвешивайте) у Хафнера нет.

Уже в двух первых главах Хафнер умело показывает, как все достижения и успехи Гитлера были накрепко связаны с его преступлениями. Как все эти достижения и успехи торили дорогу войне, геноциду. Тактика ошеломительных успехов, когда политик внаглую нарушает все правила политической игры, да и просто человеческого общежития, бьет первым и, не обинуясь, прихватывает себе то, что плохо лежит, на первых порах не может не принести успех, тем жутче и катастрофичнее будет поражение, – такой вывод можно сделать из книги Хафнера. Причем поражение это ударит не только по лихому и бессовестному авантюристу, но и по всем тем, кто вольно или невольно вступил вместе с ним на тропу чудесных достижений и успехов. Кара неизбежна. Бог долго терпит, да больно бьет. (Интересно, что эквивалента этой русской пословицы нет ни в одном европейском языке.)

Кто же этот авантюрист, увлекший за собой в гибель и позор целую страну, целый народ? И вот, пожалуй, это самый сильный парадокс Себастьяна Хафнера. И самый, заметим, уязвимый:


Некоторые английские историки во время войны пытались доказать, что Гитлер, так сказать, закономерный продукт всей немецкой истории; что от Лютера через Фридриха Великого и Бисмарка идет прямая линия к Гитлеру. Всё наоборот. Гитлер глубоко чужд любой немецкой традиции, и более всего он чужд лютеранско-прусской традиции, не исключая ни Фридриха, ни Бисмарка, традиции трезво-самоотверженного служения государственному благу. Но трезво-самоотверженное служение государственному благу – это как раз последнее, в чем можно заподозрить Гитлера, даже успешного Гитлера предвоенного периода. Немецкая государственность – не только в ее правовом, но и в организационном аспекте, – была с самого начала пожертвована Гитлером во имя тотальной мобилизации народа и (не будем об этом забывать) во имя собственной незаменимости и несменяемости; об этом мы уже писали в предыдущих главах. Трезвость он планомерно изгонял одурманиванием масс; можно сказать, что шесть лет он накачивал немцев наркотиками, да и сам был для них наркотиком, которого лишил их во время войны. А что до самоотверженности, то Гитлер как раз крайний и самый яркий пример политика, ставящего свое личное сознание избранности выше всего и мерящего свою политику масштабами своей собственной биографии; впрочем, не будем повторять то, о чем было сказано более подробно. Обратившись к его политическому мировоззрению, нельзя не заметить, что он вообще в своем политическом мышлении не принимал в расчет государство, он оперировал только понятиями нации и расы; это объясняет грубость его политических действий и – одновременно – неспособность превратить свои военные победы в политические успехи: политическая цивилизация Европы – и Германии, само собой, тоже – с конца эпохи Великого переселения народов зиждилась на том, что войны ведутся между государственными образованиями, оставляя в стороне как народы, так и расы.

Гитлер не был государственным деятелем, и уже хотя бы поэтому он стоит особняком в немецкой истории. Но его невозможно назвать и таким народным вождем, каким был, например, Лютер, имеющий с Гитлером только то общее, что оба были уникальны, оба явились без предшественников и не оставили после себя наследников. Но если Лютер во многих своих чертах прямо-таки персонифицировал немецкий национальный характер, то личность Гитлера так же не вписывается в немецкий национальный характер, как его Дворец партсъездов не вписывается в архитектуру Нюрнберга. У немцев даже в период их неистовой веры в фюрера было некое понимание чуждости Гитлера немецкой традиции. К восхищению Гитлером у них всегда примешивалось нечто вроде удивления, удивления тем, что им было подарено нечто столь неожиданное, столь чужеродное, как Гитлер. Гитлер был для них чудом – «посланцем небес», что, прозаически говоря, может означать только одно: некто совершенно необъяснимым образом явившийся извне, свалившийся как снег на голову. «Извне» здесь не только «из Австрии». Гитлер явился к немцам из куда более дальнего далека; сперва, ненадолго, с небес; потом – не приведи впредь, Господи, – из глубочайших пропастей ада [15].

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация