Мальчик смотрел на него, не двигаясь и ничего не говоря.
Катсук схватил его за подбородок и глянул прямо в глаза. Его встретил взгляд, переполненный ненавистью и непокорностью.
– Тебя зовут Хокват, – сказал Катсук.
Мальчик рывком освободил подбородок.
Очень мягко Катсук приложил палец к багровой отметине на скуле мальчика, оставшейся после двух ударов перед восхождением на склон. Очень тихо он сказал:
– Не заставляй меня ударить тебя еще раз. Этого между нами быть не должно.
Мальчик моргнул. В уголках глаз набежали две слезинки, но он резко стряхнул их.
Все тем же тихим, спокойным голосом Катсук продолжил:
– Когда я спрашиваю, следует называть имя. Так как тебя сейчас зовут?
– Хокват. – Со злостью, но разборчиво.
– Хорошо.
Катсук зашел в пещеру, чуть переждав, пока его чувства не обследуют все окружающее. По мере того, как солнце поднималось выше, тени у самого входа в пещеру становились все короче. Ярко-желтая скунсова капустка лезла из темной воды в дальнем конце водоема.
Катсуку не нравилось, что он бил Хоквата, хотя это ему приказывало само тело.
«Или это я жалею Хоквата? – удивлялся он. – Почему я вообще должен кого-то жалеть?»
Правда, мальчишка проявил удивительную силу и стойкость. В нем был дух. Хокват не был плаксой. И трусом он не был. Внутри его личности невинность сосуществовала с незнанием мира, но в нем была и сила. Такого Невинного можно и жалеть.
«Но должен ли я восхищаться жертвой?» – удивлялся Катсук.
Теперь все предстоящее могло оказаться значительно трудней. А может это случилось как особое испытание возможностей Катсука? Чтобы он не убил Невинного из-за случайной прихоти? Одевший мантию Ловца Душ не имеет права на ошибку. Но если такое произойдет, он оскорбит и рассердит обитателей мира духов.
Это будет тяжким испытанием – убить кого-то, кем восхищаешься. Слишком тяжелое бремя? Пока не было необходимости в немедленном ответе. Но это был не тот вопрос, над которым ему хотелось думать.
И снова он удивился: «Почему был избран именно я?»
Возможно, это произошло точно так же, как и сам он выбрал Хоквата? Участвовал ли мир духов во всех этих таинственных выборах? А может на это повлиял сам мир хокватов, ставший, в конце концов, просто невыносимым? Да, ответ должен был находиться именно в этом!
Он чувствовал, будто к нему взывают из глубины пещеры, крича голосом, который он все время слышал:
– Ты здесь! Смотри, что ты уже сделал для нас!
Не зная, что и подумать, Катсук растерянно стоял у входа, предполагая, что, может быть, кричит он сам. Но ничто вокруг не выдавало признаков испуга.
«Даже если я полюблю Хоквата, – думал он, – все равно мне нужно будет совершить это, чтобы мое решение только усилилось.»
9
– Медведь, волк, ворон, орел – вот мои предки. В давние дни они были людьми. Вот как это было, и так было на самом деле. Они праздновали, когда чувствовали себя счастливыми в этой жизни. Они кричали от отчаяния, когда печалились. Иногда они пели. До того, как хокваты убили нас, наши песни рассказывали обо всем этом. Я слыхал те песни и видел вырезанные из дерева фигуры, рассказывающие древние истории. Но сами затеси не могут петь или разговаривать. Они только сидят и смотрят своими мертвыми глазами. И, как всех мертвых, их поглотит земля.
Из речи Катсука к своему племени
Дэвид с отвращением вздрогнул, оглядев окружающее. Серо-зеленый полумрак пещеры, сырость на каменных стенах, залитый солнцем вход, куда не давал подойти связывающий его ремень, звериные запахи, пляшущие капли воды снаружи – все доставляло ему мучения.
Все его эмоции взбунтовались: нечто вроде истерии, состоящей из голода, страха, неопределенности и ярости.
В пещеру вошел Катсук – черный силуэт в солнечных лучах. На его поясе висел нож марки «Рассел», рука на рукояти.
«Мой нож», – подумал Дэвид и задрожал.
– Ты не спишь? – спросил Катсук.
Ответа не было.
– Ты хочешь что-то спросить?
– Зачем? – прошептал Дэвид.
Катсук кивнул, но отвечать не стал.
– Ты захватил меня ради выкупа, так? – спросил мальчик.
Катсук отрицательно покачал головой.
– Выкуп, обмен? Неужели ты считаешь, что мне удастся обменять тебя на весь остальной мир?
Мальчик затряс головой, ничего не понимая.
– Но, может быть, я смогу, наконец-то, обменять тебя за все совершенные хокватами ошибки…
– Ты что…
– А-а, ты считаешь, что я сошел с ума. Или я пьян. Прибацанный, пьяный индеец. Видишь ли, мне знакомы все клише.
– Я только спросил, зачем. – Тихий, робкий голос.
– Затем, что я невежественный, необразованный дикарь, вот почему. И если перед моим именем куча ученых степеней, то это просто случайность. Или, возможно, во мне имеется кровь бледнолицых, а? Кровь хокватов? Но я слишком много пью. Я не люблю трудиться и становиться современным. Я ничего не пропустил? Может какие другие клише? Ах, да – я еще и кровожадный!
– Но я ведь только…
– Ты интересовался насчет выкупа. Мне кажется, ты совершил уже все хокватские ошибки, которые могли они себе позволить.
– Ты… ты сошел с ума?
Катсук довольно рассмеялся.
– Возможно, но не сильно.
– Ты хочешь убить меня? – Едва слышимый шепот.
– Иди спать и не задавай глупых вопросов. – Катсук указал место на полу, кучу сухого мха, которая должна была служить постелью.
Мальчик судорожно вздохнул.
– Я не хочу спать.
– Ты будешь слушать меня.
Катсук указал на пол пещеры и подсунул кучу мха к ногам пленника.
Каждым своим движением демонстрируя дерзкую самостоятельность, Хокват лег, перекатился на бок, прижав связанные руки к стенке пещеры. Глаза его оставались открытыми и глядели на Катсука.
– Закрывай глаза.
– Не могу.
Катсук видел, что мальчик изможден – его дрожь, тусклый взгляд.
– Почему не можешь?
– Вот не могу…
– Почему?
– Ты собираешься убить меня? – На этот раз громче.
Катсук покачал головой.
– Зачем ты сделал это со мной? – настаивал мальчик.
– Что именно?
