Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся на кухне. Потом мой взгляд снова устремился на Руби. Вид утомленный, подавленный, и мне больше всего хотелось бы обнять ее и утешить. Но я знаю, что ей это не поможет, не говоря уже о том, что не решит ее проблему, и я сдержался и вопросительно указал головой в сторону гостиной.
Руби кивнула и пошла впереди меня, я последовал за ней.
– Мы с Лин подумали, что тебе наверняка захочется иметь записи уроков, чтобы не пропустить лишнего, – произнес я, когда мы сели на диван. Я положил на стол стопку листов.
– Ты разговаривал с Лин? – спросила Руби. Она наклонилась вперед, чтобы прочитать, что написано на верхнем листке.
– Да. Мы вместе сидели в обеденный перерыв и обсудили, кто будет записывать для тебя конспекты.
Уголки рта Руби слегка двинулись вверх – едва заметно, но двинулись.
– Она за тебя беспокоится, – продолжал я. – Говорит, что со вчерашнего дня не может дозвониться…
– Мне что-то не хочется ни с кем разговаривать…
– Могу понять.
Мы немного помолчали, потом Руби подняла первый листок и вопросительно взглянула на меня:
– Что означает эта наклейка?
Я откашлялся:
– Каждый предмет отмечен своим цветом, – объяснил я. – Чтобы тебе легче было ориентироваться. Лин рассказала про цветовые коды. Вот это математика.
Руби переводила взгляд то на меня, то на бумажки, и грусть постепенно уходила из ее глаз. Она сменялась чем-то другим, более теплым, пока в конце концов на ее лице не появилась легкая улыбка. Руби стянула всю стопочку бумаг к себе на колени и принялась подробнее рассматривать записи.
– Я думаю, тебе лучше все это посмотреть в спокойной обстановке, и, если возникнут вопросы, я помогу. Кроме литературы – там вы уже на «Анне Карениной», а мы еще даже не начинали. Но Лин все знает…
Руби отсутствующе кивнула и продолжила просматривать записи.
– Надеюсь, почерк разборчивый. Я правда старался, но…
Дальше я не договорил. Руби обняла меня.
– Это круто, спасибо.
Пара бумажек упала на пол, но в эту минуту я не думал о них. Я как мог ответил на робкое объятие Руби.
– Я не хотела бы бросать Макстон-холл, – сказала она. Ее голос был приглушен моим пиджаком.
– Я знаю, – ответил я.
Она еще теснее прильнула ко мне, и я крепко прижал ее к себе. И тут что-то громыхнуло у нас за спиной.
– Привет, Джеймс.
Выпускать Руби из объятий мне совсем не хотелось, но подтрунивающий тон Эмбер не оставлял мне выбора. Я обернулся. В дверях гостиной стояли сестра Руби и ее мать. Я вскочил с дивана.
– Здравствуйте, Хелен, – сказал я, поправляя пиджак. – Приветик, Эмбер.
На какой-то момент в комнате повисла неприятная тишина. Потом Хелен сделала пару шагов ко мне. Я на секунду испугался, уж не хочет ли она влепить мне пощечину, – но мать Руби меня удивила.
Она обняла меня.
Я даже растерялся и не знал, что делать.
Хелен Белл обнимала меня.
– Мне очень жаль, Джеймс, за то, что происходит у тебя в семье.
От ее слов мое дыхание пресеклось.
Она отстранилась, но продолжала держать меня ладонями за плечи. Тело оцепенело. Я не мог шевельнуться, не мог произнести ни слова. Я вспоминал, когда моя мать в последний раз обнимала меня. Это было в наш с Лидией последний день рождения, за завтраком. Она сперва шагнула с распростертыми объятиями к Лидии, а потом обняла меня.
– Если есть что-то, что мы могли бы сделать для тебя и твоей сестры, не стесняйся, скажи, – продолжала Хелен, и я вытеснил воспоминание о маме из головы.
Я рассчитывал на то, что на меня зарычат. Я рассчитывал на ненависть. На то, что у меня перед носом захлопнут дверь. А тут мама Руби обнимает меня и предлагает помощь. Мне. Хотя именно из-за меня Руби исключили из школы.
Я с трудом сглотнул. В эту секунду я растерялся. Заметил только, что мне стоит все бóльших сил выдерживать ее взгляд и не дать ей заметить, как меня тронули добрые слова. Может, это особое оружие Хелен – кротость.
– Джеймс занес мне конспекты уроков, чтобы я ничего не пропустила, – подала голос Руби и тем самым вырвала меня из ступора. Если бы она не заговорила, я бы, наверное, так и простоял столбом в гостиной Беллов.
Только когда Хелен повернулась к Руби и направилась к дивану, мне удалось, наконец, вдохнуть. Мне потребовалось еще некоторое время, чтобы собраться и пойти к Руби, которая вместе с Эмбер собирала с пола упавшие бумажки.
Эмбер внимательно разглядывала один листочек и потом показала его Руби.
– Выглядит так, будто ты сама это написала, – сказала она, забавляясь.
Руби оглянулась на меня с улыбкой, которая словно стрелой пронзила мое сердце.
– Да, разве?
Я подошел к дивану и сел. Сердце все еще стучало, но благодаря близости Руби нервы постепенно успокаивались.
– Эмбер, идем, мне нужна твоя помощь на кухне, – неожиданно заявила Хелен.
Эмбер наигранно закатила глаза, но последовала за матерью, не возражая.
И мы с Руби снова остались одни.
Я повернулся в ту сторону, куда они ушли.
– У тебя такой вид, будто ты увидел привидение, – шутя произнесла Руби.
– Твоя мама… – Я не знал, как описать свои чувства. Лишь помотав головой, я откинулся на спинку дивана и улыбнулся Руби.
– Надеюсь, ничего, что я им все рассказала?
– Конечно, – немедленно ответил я. – Твои родители должны знать правду.
Она с облегчением вздохнула:
– Я не была уверена, как ты на это посмотришь.
Я кивнул. Того, что связывает Руби с ее семьей, сам я никогда не знал. Но понимаю, как это ценно.
– Мне очень нравится, какие у вас отношения друг с другом. То, что ты можешь обо всем с ними говорить, вовсе не само собой разумеется. Я никогда не хотел на тебя давить. Извини.
– Ты и не давил на меня. Я сознательно держала их подальше от всего этого. И я поступала так больше двух лет, – ответила она тихо, но решительно.
Я смотрел на свои пальцы.
И думал о том звуке… пощечине, которую отец отвесил Лидии. Прошлой ночью мне все это снилось, и я снова и снова просыпался от этого.
– Джеймс? – прошептала Руби.
Я разглядывал кожу, побелевшую на костяшках пальцев.
– Мне иногда хочется, чтобы у нас тоже было так. Чтобы у меня были родители – семья, с которой я мог бы говорить обо всем, как ты со своей. Я…
Больше я ничего не смог произнести.
