Правда, моя эйфория немного поугасла, когда в сад вошел Рэн. Пока остальные бурно приветствовали его, я резко повернулась к Лин и начала разговор о галерее ее матери. Я не могла его видеть.
Я понимала, что сегодня будет нелегко. Потерять Рэна как друга нестерпимо, и хотя я намеревалась не показывать вида, резкая боль в груди в первый момент была так сильна, что я сначала не знала, что мне с этим делать, и дважды попросила Лин повторить то, что она только что сказала.
После этого я попыталась игнорировать присутствие Рэна и всякий раз вздрагивала, когда слышала его смех.
Я была рада, когда Офелия снова подошла ко мне, взяла за руку и потянула к большому холсту в задней части сада.
– О, как мило, – сказала я, увидев картину, нарисованную на нем: две черепашки, улетающие в небо на воздушных шарах. – Это ты нарисовала?
Офелия кивнула и выглядела при этом такой гордой, что я невольно улыбнулась.
– Но идею я нашла на Пинтересте.
Я посмотрела на палитру, лежащую на деревянном столе возле холста и заполненную красками:
– И что мне нужно сделать?
– Это краски для рисования пальцами, – объяснила Офелия. – Отпечатком большого пальца раскрась шарики и панцири черепашек. Смотри, вот так.
Под руководством Офелии я окунула большой палец сперва в зеленую, потом в желтую краску и прижала его к холсту. Было так солнечно, что свет отражался от белой поверхности холста, и глаза у меня стали слезиться, тем не менее, судя по восклицаниям Офелии, полным энтузиазма, я справилась неплохо.
– Очень хорошо, Эмбер! У тебя определенно талант к живописи, – сказала она, с восторгом глядя на меня.
Интересно, как можно об этом судить всего лишь на основе отпечатка большого пальца, но все равно я порадовалась.
– А ты поставила свои отпечатки? – спросила я, глянув на шары, выкрашенные в яркие цвета.
– Да, мой вот этот, – показала она.
– Твой блестит, – заметила я. – А почему он блестит? Я нигде не увидела блесток.
– Как погляжу, у тебя еще больше вкуса, чем я думала. – Офелия широко улыбнулась. – Лидия попросила, чтобы я не переусердствовала, поэтому я спрятала блестки. Но если ты хочешь, я могу за ними сходить.
Я отрицательно помотала головой:
– Нет-нет, так нормально. Это, кстати, очень хорошая идея с картиной.
– Кажется, последние четыре недели я только тем и занималась, что выискивала в Интернете идеи для вечеринки. В какой-то момент мне пришлось укорачивать список, иначе бы сад лопнул по швам. И как ты, наверное, видишь… – Она сделала широкий жест рукой. – Эй, Перси, ты тоже должен отметиться на холсте! – неожиданно крикнула она.
Водитель, который только что взял себе грейпфрутовый коктейль, оцепенел:
– Я… эм-м. Вы действительно так считаете?
Офелия отмела все его возражения одним движением руки.
Перси еще раз тоскливо обернулся к столу, но все же со вздохом подошел к нам.
Я как-то слышала мамины восторженные слова о Перси и должна сказать, что могла бы прямо сейчас воспроизвести ее восхищенное выражение лица. Он и впрямь весьма симпатичен, а уж его низкий голос и дружелюбная улыбка и вовсе покоряют всех. Кроме того, мне кажется забавным, как официально он общается с Офелией, Лидией и Джеймсом, хотя мы все находимся в море разноцветных воздушных шаров.
– Вот, возьми желтый, – подтолкнула его Офелия.
– Почему желтый?
– Потому что это веселый цвет, а картина должна быть радостной.
По тому, как они обращались друг с другом – как Офелия держала перед ним палитру с красками, а улыбка Перси из вежливой становилась сердечной, – было заметно, как давно они знают друг друга.
Перси погрузил большой палец в желтую краску и прижал его к полотну. По сравнению с моим его отпечаток был куда больше.
– Поверить не могу, что вы и Перси заставили рисовать, – прозвучал рядом со мной голос Джеймса.
Я повернулась к нему:
– У него хорошо получается, разве не… – Слова застряли у меня в горле, и все тело напряглось.
Рядом с Джеймсом стоял Рэн, взгляд его был прикован ко мне. Казалось, он в любой момент откроет рот и заговорит со мной. К этому я не была готова. Как только Рэн приоткрыл рот, я поступила совершенно инстинктивно: пробормотала извинение, развернулась и пошла в сторону дома.
Я пересекла зимний сад, прошла по узкому коридору и вошла в гостевую ванную. Только закрыв за собой дверь, я смогла отдышаться в отчаянной попытке хоть немного успокоить сердцебиение. Я подошла к раковине, пустила холодную воду, подставила под струю ладони и помочила себе шею.
Я задумчиво таращилась на желто-коричневую плиточную облицовку: на некоторых плитках была изображена маленькая собачка. У Офелии странный, но вместе с тем располагающий к себе вкус. Может, причина в травах и цветочной пыльце снаружи, может, в этих плитках с собачками, или – с очень маленькой процентной вероятностью – дело в Рэне, но горячие слезы защипали в глазах.
Я загоняла их назад, внутрь и пыталась взять себя в руки. Я не хотела быть в такой зависимости от Рэна. Решительно проверив, не размазался ли макияж, я еще раз вымыла руки и открыла дверь.
Свернула за угол – и чуть не столкнулась с кем-то.
– Вот ты где, – сказал Рэн.
Я лишь молча таращилась на него. Он произнес это так, будто я была его подружкой и он потерял меня, а потом наконец нашел. Будто мы пришли сюда вместе.
Какая же глупость.
Я отступила от него на хорошую дистанцию.
– Ты чего-то хотел? – спросила я.
– Я хотел бы поговорить с тобой, если у тебя есть время, – ответил он.
Я не могла истолковать его взгляд, но при этом я думала, что знаю, как поступить. Возможно, мне это только казалось.
– Я не в настроении, – нерешительно ответила я и огляделась, нет ли кого поблизости, кто мог нас слышать. Я понятия не имела, как объясню Руби, если она застанет меня с Рэном в темном коридоре… Как я объясню Руби, что именно Рэн был причиной моего частого отсутствия дома и прогулов школы? Что я проводила с ним время, потому что он разбудил во мне нечто такое, чего я еще никогда не испытывала.
Не думаю, что она поняла бы меня. Я сама-то не так уж уверена, что понимаю себя.
– Нам необходимо поговорить. Так больше продолжаться не может.
– Нет вообще ничего, что могло бы продолжаться с тобой, – ответила я без выражения.
Рэн едва заметно вздрогнул. Выражение его лица стало мягче – почти ранимым.
– Эмбер, – хрипло выдавил он наконец, – я должен тебе кое-что сказать.
Все негативные мысли, которые преследовали меня после нашей встречи у школы, снова вернулись во всей своей силе.
