В его ледяных глазах вспыхнуло то, что было мне очень хорошо знакомо. Неукротимая ярость, которая всякий раз приводила его к тому, что он поднимал на меня руку. И хотя я твердо решил больше никогда никого не бить, это не означало, что я не стану защищаться, если он попытается затеять драку.
– Идем отсюда. Грэхем прав. Ты не можешь испортить праздник Лидии, – сказал я и кивнул в сторону дома. Я пошел вперед, не проверяя, следует ли он за мной. Краем глаза я заметил, как Офелия идет в нашу сторону.
– Мортимер, – начала она, когда мы уже дошли до двери в зимний сад. – Обязательно надо было приезжать сюда именно сегодня?
Отец даже не удостоил ее взгляда.
– Это касается только моего сына, – сказал он, проходя мимо нее в дом. – Останься снаружи.
– Это стало касаться и меня с тех пор, как ты привез ко мне свою дочь, – ответила Офелия. Тон ее был ледяным. Такой я ее еще никогда не видел.
Я заметил, как закаменели плечи отца. Он медленно повернулся к Офелии.
Как раз в этот момент Руби, Рэн и Алистер вбежали в зимний сад. Они резко остановились.
– Ладно, Офелия, оставь, – попросил я.
Я должен был сделать все, чтобы как можно скорее увести отсюда отца и не подпустить его ни к Руби, ни к Лидии. Этого бы я себе никогда не простил.
– Лучше пойдем в столовую, – сказал я.
Отец последовал за мной, пока я шел через зимний сад. В столовой я закрыл за нами дверь и медленно повернулся к нему. В последние недели я так открыто показывал свои чувства, что он, должно быть, считывал у меня с лица все эмоции.
– Что такого важного должно было случиться, чтобы ты приехал сюда во время вечеринки Лидии?
– Я не знал, что беременность школьницы в наши дни является поводом для праздника. Кроме того, меня не проинформировали о занятиях Лидии в ее свободное время.
– Как будто бы ты пришел, если бы Лидия тебя пригласила.
Маска отца, в отличие от моей, сидела на его лице безупречно. Мне стало ясно, что я не получу ответа на свои колкости – таков уж отец, если что-то кажется ему ниже его достоинства.
– Чего ты хочешь, папа? – спросил я, принуждая свой голос к спокойствию.
Он размял плечи. Хотя наступила суббота и солнце светило ярче, чем обычно, на нем был черный костюм в комплекте с рубашкой и галстуком. Он выглядел – как всегда – безукоризненным бизнесменом.
– Я принял твой уход из компании за ребяческий протест, – начал он. – Но между тем прошло уже больше пяти недель.
– И что? – коротко сказал я.
Уголки губ отца слегка шевельнулись.
– И вот я спрашиваю себя, когда же ты наконец поймешь, что ты не можешь продать свою долю в «Бофорт».
Волосы у меня на затылке встали дыбом.
– Согласно договору я должен найти партнера и представить его акционерам.
– И ты действительно веришь, что правление согласится на продажу фирмы Фионе Грин?
Сердце ушло в пятки. Я почувствовал, как во рту разом пересохло, пока отец смотрел на меня непроницаемым взглядом и в глазах его было полное знание того, что он говорил.
И откуда бы ему знать о моих переговорах с Фионой? Вероятно он помнит, что представления Фионы о предприятии схожи с представлениями мамы, и в этот момент меня охватило страшное предчувствие.
Я тяжело сглотнул.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я думаю, ты понимаешь, что я хочу сказать.
Я смотрел на него непонимающе. В воздухе растворилась моя надежда полностью отойти от дел «Бофорт», равно как и уверенность, что наследие моей матери перейдет в хорошие руки. Я смог выжать из себя лишь горькую усмешку:
– Хотелось бы узнать.
– Тебе должно быть ясно, во что ты впутываешься.
Я отрицательно качал головой, глядя отцу прямо в глаза:
– А ты и впрямь невыносимый.
Челюсть у него напряглась:
– Я пытаюсь спасти наследие нашей семьи, а ты делаешь все, чтобы его уничтожить.
– Это не наследие нашей семьи, это наследие маминой семьи. И Офелии, – выдавил я. – И я ничего не разрушаю. Мне просто нечего делать с этим предприятием. Почему ты этого не понимаешь?
– Ты еще даже не попробовал. – Он горько рассмеялся. – Более того, в тот момент, когда все стало серьезно, ты сбежал.
– Ты чуть не разрушил будущее моей девушки. Ты предлагал деньги мужчине, которого любит Лидия, чтобы он исчез из ее жизни. Если ты действительно веришь, что я смогу смотреть тебе в глаза, не испытывая отвращения… – Я помотал головой. – Тогда я не знаю, что мне еще сказать.
Отец молча глядел на меня, лицо его было неподвижно.
Одна секунда, две, три – дольше я не выдержал тишины.
– Зачем ты приехал? – снова спросил я.
– Чтобы сказать, что в понедельник в пятнадцать часов жду тебя на заседании правления. – Он поправил запонки на манжетах.
– Ты услышал хотя бы одно слово из того, что я произнес? А что, если я не приду? Ты заставишь меня работать в «Бофорт»?
Собственно, это был риторический вопрос, но лицо моего отца даже не дрогнуло.
Я продолжал смотреть на него:
– Не может быть, чтобы ты всерьез так думал.
– Я хотел бы закончить эти распри между нами, сын, – начал он. – Я хотел бы, чтобы мы снова были в одной упряжке. Сообща. Так, как мы с Корделией планировали с момента твоего рождения.
Упоминание маминого имени из его уст заставило мой желудок судорожно сжаться.
– Не могу поверить, что ты действительно думаешь, что между нами когда-нибудь все наладится.
– Джеймс, – сказал отец, но я отрицательно покачал головой:
– Я не вернусь в «Бофорт», папа. Никогда.
На какое-то время в комнате установилась мертвая тишина, и мы просто смотрели друг на друга. Взгляд отца был мрачным, мой решительным.
И тогда отец достал из внутреннего кармана пиджака телефон:
– Ты не оставляешь мне выбора.
Дурное чувство растеклось в желудке.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил я.
Но он проигнорировал меня и начал что-то набирать в телефоне.
– Что ты делаешь? – спросил я, с ужасом понимая, как сипло звучит мой голос.
Отец посмотрел на меня. Хотя мы одного роста, было такое ощущение, что он разглядывает меня сверху и вот-вот разочарованно покачает головой.
– Я попытался действовать по-хорошему. Но ты настолько одержим тем, чтобы бездарно выбросить свое будущее на помойку, что мне не остается ничего другого, кроме как подтолкнуть тебя в нужном направлении.
