Я усмехнулась и достала папку из второго ящика. Пролистала ее, но не нашла ничего, что выглядело бы подозрительно, не говоря уже о том, чтобы к чему-то мог подойти ключик.
Так мы просмотрели весь письменный стол. Под конец даже отодвинули его, чтобы удостовериться, не спрятано ли что-то сзади, но без успеха. Потом подошли к ночному шкафчику. Здесь у нас совсем пропала охота шутить ради того, чтобы сбросить напряжение. Я сама себе казалась подлой, роясь в кремах миссис Бофорт, ее украшениях и книгах английских классиков. Нашла я и старый журнал, на обложке которого было фото Корделии Бофорт. Даже удивилась тому, что она хранила его в ночном столике, но я и сама, может быть, поступила бы так же.
– Здесь тоже ничего. И под кроватью, – приглушенно сказал Джеймс. Он встал, рубашка его изрядно помялась.
– И здесь ничего. Теперь платяной шкаф? – спросила я.
– Да.
Когда он открыл гардеробную родителей, у меня перехватило дух. Перед нами предстала огромная комната.
Справа и слева находились штанги, на которых развесили отглаженные костюмы и блузки, пиджаки и рубашки; и полки, на которых стояли бесчисленные пары обуви. Левая сторона, должно быть, принадлежала миссис Бофорт, и я прямо-таки вспотела, когда увидела ее вещи. Одновременно я подумала о том, что сестра отдала бы правую руку за то, чтобы оказаться на моем месте. Гардеробные – это слабость Эмбер. Я тут же устыдилась этой мысли и вытеснила ее из головы, чтобы сосредоточиться на нашей задаче.
Джеймс походил по гардеробной, слегка касаясь костюмов мамы.
– Все это еще пахнет ею, – сипло пробормотал он.
Я подошла к нему сзади и тронула его за плечо:
– Если хочешь, можем прекратить. Только скажи.
Он отрицательно помотал головой:
– Нет.
Я кивнула и приступила к первому стеллажу. Начала осторожно перебирать отдельные майки, чтобы посмотреть, не спрятано ли что-то между ними. К сожалению, ничего. Джеймс взял на себя верхние отсеки, до которых я не дотягивалась, и полки с обувью, однако и там ничего не нашлось.
– Здесь тоже? – спросила я, указывая на белый комод в глубине комнаты. Джеймс кивнул, и я нажала на кнопку, выдвигающую ящик.
И опять я перестала дышать. Я буквально ослепла от драгоценностей. Все сверкало и переливалось – броши, цепочки, серьги.
– Вау, – не сдержалась я.
Джеймс подошел ко мне и присел рядом на корточки.
– Я узнаю многие из этих вещей. Могу даже припомнить поводы, по которым она их надевала. Это странно?
Я отрицательно помотала головой:
– Ничуть.
Мы разглядывали обитые черным бархатом ящички и вынимали их, чтобы посмотреть, не скрыто ли что-то под ними. В самом нижнем ящике были заколки для волос и всякие экстравагантные штучки. Некоторые из них оказались мне знакомы: я видела их на Лидии, когда она сидела на уроках впереди меня.
– А почему здесь только половина отсека? – вдруг спросил Джеймс.
Я была слишком занята, разглядывая блестящего паука и теряясь в догадках, куда можно его носить, и не очень-то обратила на вопрос внимание. В следующее мгновение Джеймс подался вперед и вытянул выдвижной ящик до упора. Потом сунул руку в пространство между нижним ящиком и задней стенкой комода. Глаза его расширились.
– Кажется, здесь что-то есть, – сказал он и нагнулся ниже. Я услышала легкий шорох, когда Джеймс захватил невидимый предмет.
Я замерла, когда он его извлек. И наморщила лоб.
– Что это? – тихо спросила я.
Джеймс был удивлен точно так же. Этим предметом оказалась небольшая коробочка. Вся облепленная мелким бисером и поделочными камешками всевозможных цветов. Шкатулка была такой яркой и кричащей, что совершенно не подходила к другим вещам в шкафу Корделии Бофорт.
– Похоже на шкатулку с украшениями. Но… не думаю, что это мамина вещь. Больно уж она странная.
Я кивнула. Камешки наклеены криво, будто над ними потрудился маленький ребенок.
– Может, вы смастерили это в детском саду? – предположила я.
Он отрицательно помотал головой:
– Если бы и так, отец бы это выбросил.
– Джеймс, – вдруг пришло мне к голову. – Переверни ее.
Он подчинился и замер. В шкатулке виднелась маленькая замочная скважина.
– Ключ у тебя? – спросила я, но Джеймс уже сам доставал его из кармана брюк.
Я думаю, мы оба перестали дышать, когда он вставил ключ – и повернул его.
Мы переглянулись, и Джеймс открыл крышку ящичка. Я нагнулась над ним.
На темно-синем бархате лежал конверт. Джеймс достал его и отставил шкатулку на пол рядом с собой, чтобы вскрыть.
Я пристально наблюдала за Джеймсом, пока он читал. Он не выказал никакого волнения. Я старалась терпеливо ждать и не трястись от беспокойства.
Прошло две минуты, прежде чем Джеймс поднял глаза от письма.
– Ну? – прошептала я.
– Надо немедленно позвонить Офелии. – Он поднял письмо вверх: – Это завещание матери.
29
Лидия
…также завещаю моей младшей сестре Офелии свою долю в компании «Бофорт». В случае моей смерти она должна взять на себя роль креативного директора и председателя совета директоров, пока мои дети не закончат обучение.
Пока Офелия читала послание мамы вслух, я закрыла рот рукой. Тетя потерла глаза, будто не могла поверить в то, что было написано в завещании.
– Это еще не все, – сказала Офелия и передала завещание мне. Свободной рукой я вцепилась в ногу Грэхема. Он сидел рядом в зимнем саду, приобняв меня за плечо. Он коротко сжал его, когда я дрожащими пальцами взяла письмо мамы. Я пробежала глазами завещание до места, на котором остановилась Офелия. Увидев свое имя, я подняла записку выше.
Настоящим я, Корделия Бофорт, назначаю моей дочери, Лидии Бофорт, и моему сыну, Джеймсу Бофорту, равные доли наследства. Надеюсь, что это поможет им поверить в себя и воплотить в жизнь все их мечты.
У меня в горле застрял ком.
– Поверить не могу, – прошептала я.
– Она любила тебя, – нежно произнес Грэхем.
Слезы подступили к моим глазам, и мамины слова стали расплываться. Я быстро вернула письмо Джеймсу, который все это время поразительно тихо сидел рядом.
– Не могу поверить, что она сохранила эту вещицу, – тихо сказала Офелия и провела пальцами по украшенной шкатулке. – Я подарила ей эту шкатулку на тринадцатый день рождения.
Я тяжело сглотнула.
– Если она так тщательно спрятала завещание, это значит… – начала я осевшим голосом.
