— Все запылало мщеньем, войною! Мщеньем, войною — против врагов…
Звуки героической песни доносились и до прозекторской.
— Илья Алексеевич, — с трудом ворочая языком, проговорил Троекрутов, — у вас просто какая-то труднообъяснимая страсть тащить в участок все трупы, с которыми вас сводит судьба.
— А судьба у вас, надо сказать, щедра на трупы, — поддакнул фон Штайндлер, звякнув новой медалью.
— Зачем вы привезли к нам тело, если оно обнаружено не у нас? Не на нашем участке? Сукин переулок — это же Нарвская часть! Как вы вообще там оказались?
— Есть вероятность, что и студент Крючин, и профессор Горский убиты одним и тем же человеком, — сухо ответил Илья Алексеевич.
— Почему это? — икнув, осведомился фон Штайндлер.
— Обе раны нанесены похожим режущим орудием — бритвой или ланцетом, — вступил Жарков. — В обоих случаях убийца действовал одинаково: подбирался к жертве сзади, заносил руку вперед и сильным движением распарывал шею.
— Какая дикость, — ужаснулся Евсей Макарович. — И вы считаете, что это сделал какой-то фальшивомонетчик?
— Нет, фальшивомонетчики ни при чем. Думаю, здесь замешана мадам Энтеви.
— Какая еще Энтеви? — встрепенулся Троекрутов.
— Это французская прорицательница, которая находится сейчас в столице с гастролями.
Пристав обеспокоенно захлопал глазами: появление в деле французской подданной придавало преступлению международный статус, который автоматически превращал расследование в предмет пристрастного любопытства со стороны начальства.
— Слушайте, Ардов, — кашлянув, начал Евсей Макарович. — Зачем нам эта иностранка? У нас что, своих нет?
— Это известнейшая медиумистка, о ней знает весь мир! — встрял Жарков.
— О господи, — выдохнул Троекрутов, вытащил из фалды платок и принялся промакивать вспотевший лоб. — Только этого не хватало.
— Непосредственным исполнителем убийств, скорее всего, является ее помощник по имени Люк, — принялся докладывать известные к этому времени факты сыщик. — Предположительно тоже француз. Имеет довольно выразительную внешность. Его видели рядом с Крючиным, наведывался он и к профессору. Также бывал во дворе дома, где проживает возлюбленная Крючина и где он сам впоследствии был убит.
— Зарезан, — уточнил Жарков.
— Да-с, улики основательные, — согласился пристав. — Вот же мерзкая баба, приехала к нам бесчинства творить…
Из приемной залы долетели нестройные голоса:
— Ай, донцы-молодцы! Ай, донцы-молодцы!..
Троекрутов невольно принялся тихонько подпевать — голова никак не хотела включаться в работу.
— Евсей Макарович, завтра в управлении ждут отчет за прошедшую неделю, — елейным голоском влез в разговор фон Штайндлер, неприязненно поглядывая на Ардова. — Что прикажете указать по делу об убийстве студента Крючина?
— Да, что? — встрепенулся пристав. — Уж неделя прошла. Что скажете, Илья Алексеевич?
Ардов молчал.
— И это хорошо еще, что от нас ювелирную лавку забрали! — вдруг вспомнил пристав. — Шутка ли: орудуют прямо под нашими окнами, можно сказать! Завтра того и гляди вовсе на шею сядут, — взгляд Троекрутова упал на секционный стол, где лежал труп, это вернуло его мысли к французской мадам. — Зачем же ей понадобилось убивать нашего профессора? Да еще и с помощником?
Ардов продолжал хранить молчание — ответов у него не было.
Троекрутов сел на табурет и принялся обмахиваться платком. Хмель постепенно выветривался.
— Эдак она, чего доброго, и второго помощника велит прирезать. Как его?
— Аладьин, — подсказал Ардов.
— Да. Надо бы ему охрану приставить.
— Уже приставлена, — доложил Илья Алексеевич.
— Свинцов отправил городового Пампушко дежурить во дворе дома Аладьина, — пояснил Жарков, продолжая возиться с трупом Горского.
— Это хорошо… — пробормотал Троекрутов. — Это вы молодцы… А дальше-то что?
— Да, — опять влез фон Штайндлер. — Что дальше? Какие имеете планы по поимке преступников?
— Надо бы посетить салон мадам Энтеви… — задумчиво произнес Ардов.
— Точно! — встрепенулся Евсей Макарович — мысль показалась ему и своевременной, и здравой.
— Не поздно? — на всякий случай проявил осторожность фон Штайндлер и взглянул на часы: было без четверти одиннадцать.
— Какое там! — вскочил пристав, пришедший в возбуждение от предстоящей операции. — Уйдет ведь! Надо арестовывать.
Распахнув дверь прозекторской, Троекрутов крикнул командирским тенором:
— Господа чины полиции! Слушай приказ по участку! Сейчас все идем арестовывать… эту… — он запнулся, позабыв имя. — Как ее?
Евсей Макарович обернулся к Ардову за подсказкой.
— Не сохранить ли нам имя в тайне? — предложил Илья Алексеевич.
— Да! — согласился пристав и пошел по коридору, раздавая громкие приказания: — Облаухов, неси мой револьвер! Африканов, зови извозчика! Пилипченко, готовь кутузку, мы туда опасную преступницу сейчас привезем…
Ардов в беспокойстве прислушивался к пьяному параду, который устроил начальник. Впрочем, может, оно и к лучшему: визит к мадам Энтеви откладывать было нельзя.
Жарков протянул Илье Алексеевичу клочок бумаги.
— Что это? — удивился сыщик.
— Было зажато в руках покойника, — криминалист кивнул в сторону секционного стола.
Ардов развернул записку. На ней рукой профессора было начертано несколько строк на чужом языке.
— По-моему, санскрит, — высказал предположение криминалист.
По всей видимости, это была страница из пропавшей записной книжки. Ардова опять окружил сонм мошкары, лезшей в глаза, рот, уши. Он потряс головой, желая отогнать наваждение.
— Вы едете? — в дверном проеме появилась вихрастая голова письмоводителя Спасского. — Все готовы. Вас ждут.
Из приемной залы доносились звуки марша «На вступление в Париж».
Глава 32
Новая смерть
Мадам Энтеви висела над столом на шнуре, обмотанном вокруг шеи в несколько оборотов. Ноги ее были подогнуты и касались поверхности стола, словно она сама накрутила себе удавку на шею и подогнула колени. На ее груди покоилась потухшая керосинка, привязанная к концу шнура. Сорванный абажур валялся на полу.
Дух стоял гнилостный, Ардова сильно мутило. Троекрутов велел зажечь дополнительные лампы, захваченные из участка. Стало чуть светлее, потянуло свежестью — это Спасский нашел и отворил за драпировками окна.
Илья Алексеевич взял со стола записку, написанную по-французски корявыми буквами.
