Илья Алексеевич взял слиток, повертел в руках, потом достал из кармана такой же и положил рядом — это была чушка из квартиры Глебовой.
— У меня такой же. Только из свинца. Всего лишь позолоченный.
Обер-полицмейстер поднес оба бруска к глазам.
— Вот как? — пробормотал он. — Ну, это понятно: были из свинца, стали из золота. Это же и есть алхимия! — отчаянно проговорил он и без сил опустился в кресло.
— Август Рейнгольдович, помилуйте! — не выдержал Ардов. — Все слитки были просто позолочены и в таком качестве представлены толпе. В штабе Третьего управления таких чушек — два ящика!
— А этот?
— А этот был подлинным, — согласился сыщик. — Чтобы произвести на вас впечатление.
— Илья Алексеевич, — тяжело вздохнул Райзнер, — даже если вы правы, что это меняет? Градус истерии столь высок, что реформы наверняка отменят.
— Я понимаю всю серьезность положения.
— Вы не представляете, в каком состоянии сейчас Сергей Юльевич…
По дороге к обер-полицмейстеру Ардов по привычке мысленно бродил по закоулкам своих «римских комнат» в надежде приметить пропущенные детали в событиях последних дней. Когда карета остановилась, он как раз пролистывал книги у этажерки в подвале Горского в день его смерти. Мысленно ткнув на место испещренный пометками «Санскрито-русский словарь» Коссовича, он успел взять в руки потертый том с золочеными буквами на обложке «Basilius Valentinus»
[68] и — спрыгнул с подножки кареты.
Сейчас, когда в кабинете образовалась напряженная тишина, Илья Алексеевич невольно обнаружил у себя в руках воображаемую книгу из библиотеки Горского, которую так и не успел вернуть на полку. Он откинул обложку и увидел на левом форзаце отпечаток искусного экслибриса, который при первом просмотре пролистнул без внимания. Вокруг знака, где дракон был заключен в колбу, извивалась лента с буквами: наверху был девиз «Оbscurum per obscurius»,
[69] а внизу — надпись «Изъ коллекцiи Ивана Глебова». В то же мгновение в голове Ардова раздался женский голос: «Дядя еще жив, но он сошел с ума. Когда-то он был ученым, путешествовал по Индии… Искал секреты вечной жизни. Однажды ему дали там отведать какое-то зелье, и…»
Это был голос Глебовой.
— Где он сейчас? — спросил Ардов.
«В лечебнице для душевнобольных святого Николая Чудотворца», — ответила натурщица.
— Витте? — послышался удивленный голос Райзнера. — Думаю, у себя, на Фонтанке… А что?
Илья Алексеевич смутился: оказалось, что вопрос, обращенный во время того разговора к Глебовой, он только что произнес вслух.
— Виноват, — кашлянул сыщик. — Я хотел сказать, что, если истерию подогревают газеты, следует ими же и воспользоваться.
— Мы не можем заткнуть им рот, — помотал головой обер-полицмейстер, все еще с недоумением поглядывая на Ардова.
— И не надо, — голос сыскного чиновника зазвучал уверенно и бодро — это постепенно вселяло надежду в хозяина высокого кабинета. — Мы проведем публичный эксперимент, чтобы доказать, что золото по формуле Горского получить невозможно.
— Прекрасная идея, Ардов! Но — как?
— Вы поручили мне найти формулу, по которой Горский произвел золото…
— Да, — согласился Август Рейнгольдович, — но неужели вы…
— Формула нами практически восстановлена, — заявил Илья Алексеевич, хотя, по правде сказать, такое утверждение было преждевременным. — Думаю, завтра мы сможем приступить к опыту.
Райзнер встал из-за стола, расставил руки и как завороженный двинулся к сыщику.
— Я ни секунды в вас не сомневался, Илья Алексеевич, — сановник слегка приобнял сыскного агента, а потом принялся горячо трясти его руку. — Ни секунды… Вы спасаете империю!.. Идея с публичным экспериментом великолепна! Все будет открыто и демократично, никто не посмеет упрекнуть нас в манипуляциях… Только не завтра.
Илья Алексеевич сделал вопросительный взгляд.
— Завтра уже поздно, — пояснил Август Рейнгольдовч. — Эксперимент длится пять дней, а нам необходимо успеть получить сведения до 3 мая — на этот день Его Величество назначил заседание Финансового комитета. Сумеете?
— Постараюсь, — ответил Ардов, понимая, что другой ответ здесь не подразумевается.
— Пять дней — это, конечно, срок, — продолжил что-то прикидывать в уме Райзнер, — но, я думаю, мы с Сергеем Юльевичем сумеем сдержать натиск, пока вы не принесете нам победу.
Вдруг взор обер-полицмейстера сделался беспокойным:
— Постойте, а если у вас и вправду получится золото?
— Значит, народовольцы правы, — беспечно ответил Илья Алексеевич, — век золота прошел, и оно действительно ничего не стоит.
Райзнер поднял растерянный взгляд на собеседника: шутит или серьезен? Впрочем, Август Рейнгольдович уже привык к этим странностям молодого человека.
Глава 46
В лечебнице св. Николая
Доктор Юнгерт оказался добродушным старичком, который с преувеличенным вниманием выслушал Ардова, ответил на вопросы и с легкостью разрешил встречу с пациентом Глебовым, вот уже несколько лет неотлучно пребывавшим в лечебнице — с той поры, как вернулся из экспедиции по заповедным местам Индии и Тибета. Подведя сыщика к палате, он разъяснил, при каких проявлениях пациента следует вести себя осторожней, а в какие моменты лучше прервать беседу и позвать на помощь. Доктор указал на крепкого телосложения санитара, который будет дежурить у двери и тут же придет на выручку, если потребуется.
Поблагодарив, Ардов вошел.
За столом спиной ко входу сидел невысокий сухопарый человек. Услышав скрип двери, он обернулся и взглянул исподлобья на вошедшего. Жидкие белые волосы были едва заметны на его голове.
— Пришли? — весьма приветливо спросил он с такой интонацией, словно о визите было договорено заранее.
— Да…
— Вы можете сесть на кровать. — Глебов кивнул на аккуратно заправленную лежанку у стены. — Гостей у нас не бывает, так что второго стула не держим, — улыбнулся он.
Голос пациента психиатрической лечебницы был необыкновенно мягкий и приятный, Ардову он показался похожим на свежую, только что вынутую из печи булку с сахаром — румяную, ароматную, с хрустящей корочкой.
— Я пришел к вам за помощью, — присаживаясь, объяснил Ардов и потянулся к карману.
— То, что вы нас не боитесь, это хорошо, — так же мягко продолжил Глебов, сняв пенсне с большого заостренного носа. — Это… очень хорошо…
Сыщик привстал и протянул листок с надписью на санскрите, который был найден в кулаке мертвого Горского. Глебов принял бумагу, отвернулся к столу, надел пенсне и углубился в изучение.
