Диринг отвернулся к окну и прервал беседу, не желая продолжать нечестную болтовню. Тем не менее он не сумел сдержаться. Возможно, рассчитывал, что она скажет ему что-то новое и убедит, что все это – колоссальная ошибка. Он с радостью примет ее объяснение. Поколебавшись, он сказал:
– Пожалуйста, передай мой привет Амелии.
– Да. – Шарлотта отвернулась к окну.
По крайней мере, она не улыбнулась. Повисла бесконечная пауза. Но тяжелое молчание было наполнено милыми его сердцу звуками. Ее тихое дыхание, недовольный вскрик, когда колесо наехало на ухаб, слабый шелест – кажется, это она передвинула ридикюль по шелковой юбке. Дирингу казалось, что он слышит, как она моргает, как бьется ее сердце, а кровь бежит по венам. Однако он чувствовал все более сильное теснение в груди. Исчезли легкость и удобство.
Почему, когда они, наконец, нашли удовлетворение, стали получать радость от общения друг с другом и строить прочные отношения, она предпочла оскорбить только что родившуюся любовь ложью? Тут внутренний голос напомнил Дирингу, что он сам – мастер обмана. Так кто же ему дал право осуждать ее? Быть может, это начало конца, и его прошлые грехи приведут к полному краху.
Он все вглядывался в ее лицо, хотя Шарлотта упорно смотрела в сторону. Солнечный свет окрашивал ее ресницы в золотисто-янтарный цвет, а голубизна глаз казалась такой яркой, что Диринг усомнился в адекватности своего восприятия. Он сглотнул и отвел глаза и стал вслушиваться в звуки улицы. Пусть лучше они его отвлекают – сердитый собачий лай, крик торговца, колокольный звон. Это все привычно и понятно.
А потом он вообще перестал думать, охваченный противоречивыми эмоциями, и тупо ждал, когда экипаж, наконец, остановится. Тогда он вышел, помог выйти жене, и они вместе подошли к дверям музея, где, как и было условлено, их ждал куратор. В столь ранние часы выставка была еще закрыта для посещения широкой публике. Тускло освещенный коридор, который вел к помещению выставки, казался сырым и промозглым, что, впрочем, вполне соответствовало настроению Диринга. На выставке они были одни. По крайней мере, людей кроме них не было.
Все пространство занимали музыкальные инструменты. Повсюду было только полированное дерево или сверкающая медь. Лицо Шарлотты загорелось. Диринг смотрел, как она, приоткрыв рот, переходит от одного экспоната к другому, как с благоговением коснулась грациозной арфы с позолоченной шейкой и вручную расписанной рамой. Она улыбнулась своему отражению в корпусе виолончели из кленового дерева и провела пальцем по серебристым клавишам кларнета. Но когда она подошла к жемчужине коллекции, оригинальному фортепиано Бартоломео Кристофори, доставленному из Флоренции, Диринг заметил в ее глазах слезы восторга.
Сначала она почти не двигалась, наслаждаясь видом полированного деревянного корпуса и маленьких молоточков из китового уса. Но потом ей потребовалось больше. В точности так же она исследовала его тело. Она провела пальчиком по клавишам – так легко, что ни одна из них не издала ни звука. Она рассматривала инструмент с разных точек, жадно впитывая глазами каждую мелочь. Потом она вернулась к клавиатуре и нажала несколько клавиш.
– Звучит великолепно, не правда ли?
А Диринг вспомнил утверждение Линдси, что женщины обожают самые разные подарки, в том числе, такие большие, как фортепиано. Инструмент, разумеется, купить можно. Но, увы, невозможно купить ее любовь.
– Редкий и красивый инструмент.
– Жаль, что мы не можем остаться подольше, хотя, по-моему, я могла бы провести здесь всю жизнь, и мне все равно было бы мало.
– Ты можешь оставаться здесь, сколько захочешь. – Диринг понимал, что провоцирует ее. Она уже приняла решение. На какое-то мимолетное мгновение ее лицо сморщилось, словно ее ужалила пчела.
– Нет, я думаю, нам пора.
Шарлотта проговорила эти слова с такой спокойной уверенностью, что Диринг испытал чувство потери. Ему даже стало трудно дышать.
Они вышли на улицу, Диринг помог жене сесть в экипаж и несколько минут говорил с кучером. Стефан был старым преданным слугой, заслужившим его полное доверие. Он выполнит поставленную перед ним задачу и доложит сразу, как только вернется в Диринг-Хаус. Не было другого способа проследить за Шарлоттой, не вызывая подозрений.
Шарлотта расположилась в экипаже и попыталась вести беззаботный разговор. Тщетно. Она так долго теребила завязки ридикюля, что они безнадежно запутались и теперь, вероятнее всего, никогда не развяжутся. Быть может, ей показалось, что муж вел себя в музее несколько странно? Быть может, ее так сильно одолело чувство вины, что она видит недоверие там, где его нет?
Она пребывала в отчаянии. Да, она обещала Луизе поддержку и обещала, что никому ничего не скажет, но как же ей хотелось рассказать обо всем Дирингу и заручиться его помощью! По крайней мере, он бы понял, в чем дело. Но Шарлотта молчала, разрываясь между преданностью сестре и мужу.
Когда они подъехали к Диринг-Хаусу, она устремила на мужа долгий взгляд. Ей пришло в голову, что он, вероятнее всего, считает ее неблагодарной, поскольку она не оценила по достоинству его желание доставить ей удовольствие.
– Выставка была чудесная, – сказала она. – Я никогда в жизни не видела так много редких и потрясающе изготовленных инструментов.
– Да, ты говорила.
Шарлотта всмотрелась в лицо мужа. Его темные брови были нахмурены, словно он обдумывал серьезную деловую проблему. Экипаж остановился.
Диринг вышел и направился к дому. Шарлотте отчаянно захотелось, чтобы он оглянулся, а еще лучше вернулся и потребовал, чтобы она рассказала ему, куда направляется. Если бы он настоял, Шарлотта нарушила бы данное сестре обещание и сохранила преданность мужу. Но он не обернулся. Он закрыл дверцу экипажа, и она слышала, как он ровным голосом отдал приказ кучеру:
– Отвези леди Диринг туда, куда она пожелает.
В клубе «Уайтс» одиночество немыслимо, и Диринг отправился туда, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. Но, едва переступив порог, он осознал свою ошибку. Понадеявшись на лучшее, он все же вошел в клуб. Похоже, там собрались все лондонские особи мужского пола от мала до велика. Недалеко от входной двери члены приемного комитета обсуждали новых претендентов на членство. На столике рядом с ними стояла знакомая стеклянная чаша с черными и белыми шарами и немного устрашающий прямоугольный ящик. Тайное голосование определит, получит ли претендент, имя которого написано на карточке, членство. Каждый член комитета обозначал свое положительное или отрицательное отношение к претенденту черным или белым шаром. Один негативный голос, и претендент не получит вожделенного членства.
Диринг заказал выпивку и нашел место возле камина. Ему нужна была компания – любая, – чтобы отвлечь его от мыслей о Шарлотте и ее неискренности. А ведь не исключено, что она впуталась во что-нибудь скандальное. Хорошо бы из какого-нибудь темного угла возник Линдси, как он это нередко делал. Диринг ухмыльнулся. Иногда ему хотелось провести время в компании друга, иногда нет. Тем не менее Линдси никогда не вредил ему и часто болтал глупости, но настроение Диринга после таких встреч волшебным образом исправлялось. Увы, сегодня его здесь не было. Очевидно, Линдси решил провести время с какой-нибудь красоткой. Что ж, имеет право. Он же романтик. Всегда справляется о самочувствии Шарлотты и о том, на каком этапе находятся их отношения. Неожиданно Диринг ощутил такое сильное подозрение, что у него перехватило дыхание.
