Рэмси вернулся к себе в каюту с чувством, будто он не усмотрел что-то необычно важное. Почти час провалялся он на койке, но не смог решить, что же это было. А потом ему опять приснился сон, будто он рыба.
На вахту он проснулся с чувством, будто не проспал и минуты.
Это было время, когда люди считали, будто решат большую часть проблем дальних морских вояжей, спустившись ниже штормов, бушующих на поверхности. Но, как это много раз происходило в прошлом, к каждой решенной проблеме прибавлялось несколько новых.
Под поверхностью океанов текут громадные соленые реки, они не ограничиваются горизонтальной плоскостью, не сковываются берегами. Шестьсот футов пластиковой баржи-танка, буксируемой «Рэмом», крутились и бросались из стороны в сторону, сопротивляясь движению вперед – поскольку течение шло под углом в 60 o к направлению их курса. Когда течение стремилось вниз, «Рэму» приходилось задирать нос, при этом не выходя с заданной глубины. Когда же течения направляли баржу вверх, «Рэм» упрямо тащил вниз. Эти изменения заставляли палубу колебаться, как будто буксир пробирался сквозь замедленный во времени шторм.
Автоматика выправляла большинство отклонений, но некоторые из них были достаточны, чтобы привести к серьезной ошибке курса. Поэтому репитер гирокомпаса всегда сопровождал вахтенного офицера.
Боннет как раз поглядел на репитер своего переносного пульта, когда проводил обход машинного отделения на своей вахте. Небольшой репитер автоматического таймера рядом с циферблатом гироскопа показывал семь суток восемь часов и восемнадцать минут с момента отправления. «Рэм» двигался в глубинах океана, где к югу от Исландии не было населенной земли.
«А может, это и не боевой поход, – думал Боннет. – Детекторы говорят, что мы одни во всем этом чертовом океане. – Он вспомнил ночь перед отправлением и стал размышлять: неужели Елена была ему неверна. – Эти проклятые жены моряков…»
В верхнем углу его пульта зажегся янтарный огонек, сигнализирующий, что кто-то вошел в помещение центрального поста. Боннет сказал в свой ларингофон:
– Я на верхних мостках в машинном отделении.
В динамике переносного пульта раздался голос Спарроу:
– Можешь продолжать свои занятия. Мне что-то не по себе. Вот я и решил все осмотреть.
– Ясно, шкип.
Боннет вернулся к тестированию главного контрольного оборудования на переборке реактора. С тех пор, как они нашли мертвого офицера Службы Безопасности, у Боннета появились какие-то неясные подозрения относительно реакторного отсека.
Внезапно его внимание привлекло мерцание лампочки на контрольном пульте. Температура воды снаружи упала на десять градусов: холодное течение.
В интеркоме раздался голос Рэмси:
– Это Рэмси. Я у себя в мастерской. Мои приборы показали резкое похолодание забортной воды, на десять градусов.
Боннет нажал на кнопку микрофона:
– Ты что там делаешь в такое время, Малыш?
– А я всегда нервничаю, когда ты на вахте, – съязвил Рэмси. – Что-то не спится, вот я и пришел проверить приборы и инструменты.
– Умненький мальчонка, – в тон собеседнику съязвил Боннет.
В их разговор вклинился Спарроу:
– Рэмси, установите, на какой глубине проходит холодная зона. Если это не превышает нашего лимита, можно укрыться под ней и повысить скорость. Эти десять градусов поглотят часть нашего шума.
– Есть, капитан. – Пауза. – Шесть тысяч восемьсот футов, где-то так.
– Лес, спускай лодку вниз, – приказал Спарроу.
Боннет подошел к пульту и взялся за ручку управления рулями глубины. Вдруг репитер показаний статического давления дал ему понять, что собственное его чувство баланса не обмануло: они спускались слишком быстро, и подводное течение, в русле которого они шли, приподымает буксируемую баржу. Боннет снизил угол схождения до трех градусов.
На глубине в 6780 футов «Рэм» выровнялся.
В своей мастерской Рэмси поглядел на репитер давления: 2922 фунта на квадратный дюйм. Инстинктивно его взгляд направился на стенку корпуса – небольшую ее часть, видимую за лабиринтом труб и вентиляционных каналов. Он пытался не думать о том, что произойдет, если корпус не выдержит – комочки протеинового фарша среди раздавленной машинерии.
«Как там говорил Рид?» Воспоминание было очень ясным, чувствовался даже отстраненный тон инструктора: «Взрыв заряда за корпусом на предельной глубине вскроет судно как консервную банку. Естественно, не успеете вы понять, будто что-то произошло, как все будет кончено».
Рэмси передернуло.
«Как реагирует Спарроу на грозящую нам опасность? – подумал он. Потом пришла следующая мысль: – Я даже не поинтересовался этим с тех пор, как он оставил меня в покое».
Эта мысль поразила Рэмси. Он осмотрел свою мастерскую, как бы видя ее впервые, как будто он сам только что проснулся.
«Какой же я после этого психолог? Что я наделал?»
Как бы отвечая на этот вопрос, с периферии сознания пришло: «Ты прятался перед собственными страхами. Ты пытался стать винтиком, мелкой сошкой в этой команде. Именно таким образом ты хотел обеспечить личную безопасность».
И еще один ответ: «Ты опасаешься того, что угаснешь сам».
– Такое чувство, будто я умер при родах, – сказал Рэмси, обращаясь к самому себе как можно мягче. – Вообще не родился.
До него дошло, что он весь покрыт потом и дрожит. Казалось, что гнезда тестера сотней требовательных глаз уставились прямо на него. Внезапно ему захотелось завопить, но он обнаружил, что не может даже пошевелить челюстью.
«Если сейчас прозвучит сигнал тревоги, я буду совершенно беспомощным, – думал он. – Я даже пальцем не могу шевельнуть».
Он попытался было поднять указательный палец правой руки, но это ему не удалось.
«Если я сейчас пошевелюсь, то умру».
Что-то коснулось его плеча, и Рэмси окатила волна леденящего ужаса. Голос рядом с его ухом звучал мягко, но казалось, будто адский грохот разорвет сейчас его барабанные перепонки.
– Рэмси. Успокойся, парень. Ты и так держался дольше остальных.
Рэмси чувствовал, как уходит дрожь, видения расплываются.
– Я ожидал этого, Рэмси. Здесь, внизу, каждый проходит через это. И если в какой-то момент ты себя преодолеешь, все будет в порядке.
Глубокий голос с отцовскими интонациями. Нежный, успокаивающий.
Всем своим существом Рэмси хотелось повернуться, уткнуться лицом в эту грудь и излиться слезами от душащих его эмоций.
– Ну, давай, – сказал Спарроу. – Поплачь. Здесь никого, кроме меня, нет.
Сначала медленно, а потом все быстрее из глаз покатились слезы. Рэмси скрючился на своем стуле, спрятав лицо в ладонях. Все это время рука Спарроу лежала у него на плече, от нее шло тепло, чувство уверенности и силы.
