– Что вы тут делаете? – спросили полицейские, выходя из машины.
– Ссым, – ответил я со своим обычным дурацким выражением лица.
– Документы, – сказали они.
Я начал возражать, наговорил им лишнего. На следующий день меня вызвал к себе Пасторелло:
– Тут тебе повестка.
– Мне? За что?
Я как с неба упал. Я уже и забыл все это, в моем юношеском легкомыслии мне казалось, что я ничего серьезного не сделал и никого не оскорбил.
– Нарушение общественной морали и сопротивление полицейскому при исполнении, – зачитал мне спортивный директор.
Я пошел в квестуру извиняться. Я признал, что совершил нарушение, и повестка была отозвана. Спустя неделю я дебютировал в Серии А, и началась моя дорога среди «взрослых». Об этом безумном вечере никто ничего не узнал. Я всегда думал, что, если бы это случилось неделей позже, я бы так легко не отделался. И по-моему, это было бы неправильно. Я всегда оставался собой – в Серии А или в «Примавере». Я был мальчишкой. И это была даже не бравада. А просто обыкновенная глупость.
Как в той истории с «палач тот, кто отступает» и с номером 88. Для меня «палач тот, кто отступает» было ошибкой, максимум – невежеством. Да, серьезным, согласен, но скандал, который из этого раздули, оказался и вовсе безразмерным. Я просто не знал об историческом происхождении фразы. Понятия не имел, что этот девиз восходит к фашистской традиции и что это был лозунг кровавого восстания Реджо Калабрии в 1970 году. Правда, я читал, что некоторые историки возводят его к временам Неаполитанской республики 1799 года, а в Первую мировую войну это был девиз Ардити.
Хорошо. Сейчас есть Интернет, и можно все узнать мгновенно, а я тогда только-только пришел со школьной скамьи. Это на ней я в тринадцать лет увидел такую надпись, вырезанную ножом. Это были мои первые дни вне дома, для меня это был очень тяжелый в ментальном смысле период. Я присвоил себе эту фразу как девиз, который помогал мне выжить, не думая и не подозревая, что она принадлежит политическому течению, и я вспомнил о ней, когда моя команда переживала тяжелый момент. Нам не хватало результатов, не было доверия в команде. Для меня это был эффективный способ передать своим товарищам идею: не бояться, не давать победить себя страху. Не сдаваться.
Меня просто распяли. Меня до сих пор поражает тот шум, который тогда поднялся. Я понимаю свою ошибку, а тот факт, что ее совершил известный человек, придает ей особый рельеф. Но в таких случаях меня всегда поражает отсутствие здравого смысла. Я хочу сказать: все относительно, в жизни существуют оттенки цветов, но есть такие люди, которые судят с гранитной уверенностью, не думая, что ошибка среди людей всегда может случиться.
Но история с номером 88 ошибкой не была. Когда я о ней вспоминаю, мне до сих пор смешно. Я помню, что 2000-й был первым годом, когда можно было выбирать себе номера. Я попросил у команды номер 00 – для меня это был символ яиц. А еще для меня это был символ возрождения после травмы, которая помешала мне поехать на чемпионат Европы в Бельгию и в Голландию.
Мне сказали, что выбрать 00 нельзя.
– Тогда, – сказал я, – я возьму 88, четыре яйца.
Лучше бы я этого не делал. Я мгновенно стал нацистом. Возмущались все, но больше всех – я это хорошо помню – Витторио Павончелло, ответственный за спорт в еврейском обществе Рима, который потребовал от меня извинений. И за что я должен извиняться? За то, что 88 для нацистов обозначает «Хайль Гитлер!», потому что восьмая буква немецкого алфавита – «H»? Да ладно. Этот Павончелло меня достал. В итоге пришлось поменять номер. После долгих и тщательных поисков в архиве, не означает ли новый номер чего-то ужасного для сборщиков папайи в Перу, я выбрал 77.
Вот в этом я раскаиваюсь. Я дал слабину. Не надо было извиняться и надо было оставить тот номер, который я выбрал с самого начала.
Также я раскаиваюсь в том, что купил аттестат, не заработав его на поле, то есть в аудитории. Экзамен на аттестат зрелости был самой большой ошибкой в моей жизни, которая больше всего задела мою семью. Я понимаю всю свою ответственность и, конечно, не сваливаю ее на того человека, который, когда я закончил предпоследний класс лицея и мне остался последний год и сдача экзаменов на аттестат зрелости, предложил мне: «Если хочешь, давай сделаем тебе аттестат». Этот человек, чьего имени я никогда не назову, ни за что не отвечает. Отвечаю только я, потому что я сделал так, как мне было удобно.
– Экзамены сдавать надо? – спросил я.
– Нет, никаких.
Через некоторое время мне домой прислали диплом. Я вернулся в Каррару и показал его своим родителям.
– Ты сдал экзамен?
– Да, все отлично.
– Точно?
– Да.
Я был так уверен, что спокойно подал документы на юридический факультет университета Пармы и даже начал посещать лекции. Мне это нравилось, мне очень интересны некоторые аспекты права. Но, как говорят в теннисе, одном из видов спорта, который я люблю, у каждого правила есть обратная сторона.
Мне звонят из команды. Классика жанра. Конечно, что-то случилось. И правда.
– Джиджи, университет проверил: твой аттестат недействителен.
– В каком смысле?
– В смысле, он фальшивый.
Виноват в этом только я. Точка. И я дорого за это заплатил. Я не имею в виду очередной репортаж про «чудовище с первой страницы». Я говорю о взгляде моих родителей, когда я впервые приехал в Каррару после того, как обо всем этом стало известно и история попала в газеты.
– Когда ты совершаешь глупость, помни, что ты полощешь не только свое имя, но и фамилию своей семьи. Твоя фамилия Буффон, и мы все за тебя в ответе.
Мне было так стыдно, как никогда в жизни.
Я помню, что среди многих, кто пытался меня утешить, был Джованни Трапаттони:
– Не бери в голову, ты хотя бы почти закончил старшую школу. Есть люди, которые якобы прошли ее всю за год. Восемьдесят процентов аттестатов футболистов – купленные.
Клевый Трап.
Но эта история с отсутствием у меня аттестата до сих пор мне отзывается. И прежде всего – моим родителям.
Мои родители никогда не делали мне скидок. В серьезных делах. Не в глупостях. Они защищали меня, когда меня называли преступником, непосредственно перед чемпионатом мира – 2006. Именно тогда всплыла история о моих ставках. И эта история – плод большой истории, в которую ввязался «Юве» весной 2006 года.
Для меня вопрос всегда был ясен: они могли бы ничего мне не говорить и ничего не делать. Я бы доказал свою невиновность, как я и сделал, без лишней огласки. Но из этого устроили скандальную кампанию в печати.
Если человеку нравится играть и он делает это на свои деньги, кому какое дело? Мне нравилось показывать, что я знаток, предсказывать результаты. Мне нравится игра, и я делал это не ради денег, я в них не нуждаюсь. Я всегда играл на тотализаторе. Помните, как ребенком я думал, что выиграл тринадцать? Потом было двенадцать на миллион, большое удовлетворение.
