Остаюсь за границей, надеюсь содействовать реабилитации десяткам тысяч так называемых «шпионов, агентов гестапо», которые были преданными борцами за дело рабочего класса. Ежов и его помощники не останавливаются ни перед чем, чтобы убить меня и тем самым заставить молчать
[58].
Ежов прочел строки предателя, выругался:
— Проницательный гад! Как в воду глядит, чувствует, что дни его сочтены.
Николай Иванович надеялся, что статья не дойдет до вождя, иначе обличающие слова, бьющие не в бровь, а в глаз, вызовут у Сталина приступ гнева, тогда не поздоровится в первую очередь руководителю карательными органами, не сумевшего вовремя убрать автора письма. Но после очередного доклада о проделанной работе как в стране, так и за ее пределами, вождь спросил:
— Почему ничего не слышу о Кривицком? Думаешь, забыл о нем? Плохо думаешь о товарище Сталине. От него невозможно ничего скрыть, заруби это на носу. Не только твой наркомат имеет в Европе информаторов. Прочел паршивый бюллетень — клеветнику нет места на земле
[59].
Чтобы замолить вину, Ежов робко напомнил об успешном раскрытии очередного заговора военных, аресте родственников эмигрантов, доставке из Франции архива Троцкого. Сталин не дал договорить, остановил жестом руки.
— Зачем хвастаешься победами и молчишь о поражениях? Последних больше. Не хочешь расстраивать? Ошибаешься, имеешь дело с каменным, точнее, стальным человеком.
Настроение вождя после определения своего характера изменилось в лучшую сторону. Сталин похлопал Ежова по плечу, сверху вниз посмотрел на малорослого собеседника.
— Трудись за троих и делай на гимнастерке дырочку для нового ордена.
Ежов поблагодарил, поспешил не к себе в кабинет, а домой. Сбросил в прихожей шинель, приказал кухарке готовить праздничный обед. На недоуменный вопрос жены Евгении Соломоновны и приемной дочери, какой отмечают праздник, ответил, что новый, не указанный в календаре. За столом шутил, делал жене и девочке комплименты, расточал улыбки. А вскоре стал вдовцом: супруга не пожелала повторить участь жен Калинина, Молотова (которых с молчаливого согласия мужей посадили) и отравилась люминалом.
Похороны прошли без публикации некролога, соболезнования группы товарищей, оркестра, речей у гроба на кладбище. Когда над Ежовым сгустились тучи, к прочим обвинениям добавили отравление супруги. На очередном секретариате ЦК был оглушен уничтожающей критикой. Чуть не лишился сознания, когда Сталин предложил немедленно укрепить руководство органов.
— Считаю, что товарищ Берия прекрасно зарекомендовал себя на работе в Закавказской ЧК и на посту первого секретаря ЦК Грузии. Пора ему потрудиться в столице в Центральном аппарате НКВД. Верю, оправдает доверие. Решено в помощь для укрепления сил наркома внутренних дел назначить Берию первым заместителем.
Ежов съежился, убрал голову в плечи, отчего стал еле виден за столом. Тело пронзило холодом, и он с ужасом подумал:
«Это начало моего конца! Еще недавно вождь хвалил за проведение суда над Бухариным, Ягодой и другими, отправку новой партии врагов куда Макар не гонял телят — за это положено осыпать наградами, а не вешать на шею своего коварного земляка, который подставит мне ногу».
Опасения оправдались довольно скоро, хотя Николай Иванович успокаивал себя, дескать, ничего ужасного не произошло, можно поработать в новом наркомате, которым в свое время руководил сам Дзержинский. Не забывал слова Сталина: «Берия станет в органах твоей правой рукой, даже двумя руками».
«Именно двумя руками ударил под дых, пинком под зад вышвырнул с Лубянки, в конце концов арестовал…».
3
В одиночной камере Сухановской тюрьмы (названной по находящемуся неподалеку имению князей Волконских) Ежов получил разрешение написать Берии. Решил быть предельно лаконичным, ни в коем случае ни на что не жаловаться, ничего для себя не просить, тем более не вымаливать, желая, чтобы бывший заместитель вспомнил о томящемся в неволе недавнем своем начальнике, проявил сострадание.
Л а в р е н т и й! Несмотря на суровость выводов, которые заслужил и принимаю по партийному долгу, заверяю тебя по совести, что преданный партии и т. Сталину остаюсь до конца.
Твой Ежов
Отдал написанное охраннику, вспомнил, как в конце 1938 г. все центральные газеты в отделе «Хроника» поместили сообщение о назначении Л. П. Берии наркомом внутренних дел в связи с болезненным состоянием Ежова. Заполучив желаемый пост, а с ним колоссальную власть, Берия первым делом убрал почти всех начальников отделов, на освободившиеся места посадил хорошо зарекомендовавших при совместной работе на Кавказе, преданных ему. Меркулова назначил своим первым заместителем, Кобулову выделил кабинет начальника экономического отдела, Гоглидзе послал руководить Ленинградским УНКВД, Церетели стал начальником охраны, пост наркома НКВД Грузии отдал Рапаве.
Уволенный со своего поста покидал кабинет, а с ним и здание смертельно обиженным. Ни с кем не простился. Собрал в портфель личные вещи и переселился в непрестижный Наркомат водного транспорта в старой части столицы, в особняк дореволюционной постройки…
Не забывал, как незадолго до прощания с Лубянкой, в последний раз встретился со Сталиным. Догадывался, что ожидает нагоняй за допущенные ошибки, приготовился сыграть роль кающегося грешника, осторожно напомнить о своей преданности, как не боялся испачкать руки грязной работой, но вождь не позволил открыть рот.
— Знаю, имеешь много доносов, компромата на членов Политбюро, ЦК, крупных номенклатурных работников. Скольких можешь упрятать за решетку?
— Полный список представлю через час! — отчеканил Николай Иванович.
Ответ не понравился.
— Не спустя час, а немедленно.
Был готов покинуть кабинет, но Сталин задал новый вопрос:
— И на меня есть компромат, и меня можешь арестовать?
Ежов остолбенел, с трудом произнес:
— Н-икак н-ет!
Пулей вылетел в приемную. Всех, кто был взят, как говорится, на карандаш, хранил в памяти, мог перечислить в любое время суток, даже будучи разбуженным. Написал столбцом фамилии, напротив каждой — вину, которая позволяла арестовать, судить. В первую очередь указал тех, кто сомневался в гениальности вождя, обвинял его в работе перед революцией тайным осведомителем полиции, странных легких побегах из ссылок, выдаче охранке адреса подпольной типографии в районе Авлабар в Тбилиси, приложении руки к смертям Орджоникидзе, Фрунзе, Куйбышева.
Список получился довольно большим. Сталин бегло просмотрел его и спрятал в стол.
