Под «различными материалами» имелись в виду грампластинки иностранных фирм звукозаписи с песнями эмигрантов — Вертинского, Шаляпина, Плевицкой, книги Троцкого, Бухарина, Рыкова, сборники стихов Есенина, Клюева, повести Бунина, Мережковского, Теффи. Изъятию подвергся альбом с фривольными иллюстрациями к «Золотому ослу» Апулея, «Декамерону» Боккаччо.
Когда в рапорте и акте поставили последнюю точку, расписались приглашенные понятые, Шепелев спрятал листы в портфель. Подумал, что на этот раз изъято мало, начальство может решить, что обыск проведен невнимательно, проглядели важное. Как доказать, что работа на квартире продолжалась шесть часов, почти столько же потратили на дачу? Вспомнил, что в жилищах писателей Бабеля, Киршона, Артема Веселого, Бориса Корнилова, Бориса Пильняка, военачальников документы с книгами вывозили на грузовиках, замучились листать каждый том в поисках спрятанных между страниц писем, записок. У Эйзенштейна и Довженко отыскали кое-какой компромат, но кинорежиссеров отчего-то не тронули, видимо, предосудительное не тянуло на арест или оба имели высоких покровителей.
В те часы, когда у Николая Ивановича проходили обыски, Ежов был не в силах приподнять с подушки раскалывающуюся от нестерпимой боли голову, шевельнуть рукой. Приглашенный в камеру санитар проверил пульс, сунул под нос пузырек с нашатырным спиртом, спросил, случались ли прежде припадки, но не получил ответа. Ежова отнесли на носилках в медсанчасть. Заболевший был рад улечься на койку с панцирной сеткой, как следует отоспаться. Плохо было лишь одно — отсутствие радиоточки с динамиком, чтобы узнать, информирована ли страна о его аресте. В полдень осмотрел врач, выписал несколько таблеток и, потеряв всякий интерес к пациенту, дал указание вернуть в камеру.
На первую встречу со следователем вывели к концу недели. Увидел начальника следственной части НКВД СССР комиссара госбезопасности 3-го ранга Богдана Кобулова. Несмотря на знакомство с бывшим начальником, не поздоровался, с места в карьер спросил о связях покойной жены с агентами иностранных разведок, дружбе с изобличенным в антисоветской деятельности писателем Исааком Бабелем
[62].
— Хорошо известно, что гражданка Ежова — Гладун теснейшим образом общалась с этим шелкопером, посмевшим в насквозь лживой повести «Конармия» принизить героическую роль маршала Буденного, чем нанес вред пропаганде Гражданской войны. Подтвердите, что жена была любовницей антисоветчика, клеветника, распутника.
Ежов ответил, что супруга поддерживала с названным писателем исключительно служебные отношения, была бы жива, отмела клевету.
Кобулов пропустил замечание мимо ушей.
— Бабель отослал свою законную супругу в Париж, чтобы крутить шашни с гражданкой Гладун, кроме нее имел другие внебрачные связи. Вашу жену, в девичестве Файгельберг, сделал вначале очередной любовницей, затем пытался завербовать, но, к чести женщины, она не встала на преступный путь и отравилась.
Ежов вновь стал доказывать невиновность Евгении.
— Смешно слышать о любовной связи супруги с Бабелем, зная, какой красавицей была моя Женя и каким уродом писатель.
— Согласно агентурным данным, — продолжал Кобулов, — ваша жена была неразборчива в связях, имела интимную близость с иностранцами и Шолоховым, с ним предавалась любовным утехам в номере гостиницы «Националь». Не пытайтесь это отрицать, воркования любовной парочки прослушивались и фиксировались. Не приняли надлежащих мер, когда болтун с Дона смел ругать коллективизацию, высылку чуждых советской власти казаков, прославил в романе белогвардейщину.
Обвинения в адрес Шолохова Ежов услышал впервые, как и об измене жены — запись разговора в гостинице говорила, что встреча была всего одна, разговор был сугубо деловым и касался выступления романиста перед городским женсоветом, о чем не замедлил сказать. Ответ не понравился.
— Нагло лжете! Расшифровка записей разговоров показала, что встреч при закрытой двери было несколько, и все продолжительные. Есть показания близкой подруги покойной об избиении вами жены из ревности. Кстати, Бабель подтвердил имеющиеся факты насчет Гладун
[63].
Кобулов перечислил другие обвинения — все были малозначительными, касались больше не Ежова, а других лиц, ни одно не могло быть причиной ареста.
Николай Иванович слушал и размышлял:
«Исаака взяли вполне обоснованно за болтливость, несдержанность на язык. Порой загибал такое, что уши вяли. Ленив, смог сочинить только две пьесы, пяток рассказов да запрещенную «Конармию». Следовало не арестовывать, а приструнить, хорошенько взгреть. Кобулов хочет унизить меня как мужчину, представить обманутым мужем…»
Ежов радовался, что не испытывает ударов кулаков, резиновой дубинки, сапог — избиения применялись для получения необходимых показаний, приводили к нужному результату.
«Щадят, рука не поднимается наградить синяком вчерашнего главного начальника. Крутые меры в дознании могут быть впереди, никто из лишенных свободы, в том числе и я, от них не застрахован…»
Оказавшись в камере, пожалел, что не владеет придуманным еще в минувшем веке способом переговоров соседей по камерам с помощью стука в стену, впрочем, если бы и знал специальную азбуку, не смог бы воспользоваться ею — сам приказал обить стены камер проволочной сеткой, проложить войлоком, зацементировать, чтобы исключить любое общение арестованных.
7
Вновь неделю не выводили из камеры. Казалось, о нем забыли. Между тем сочинялось, утверждалось постановление о привлечении гражданина Н. И. Ежова к уголовной ответственности.
Я, ст. следователь Следственной части НКВД СССР, ст. лейтенант государственной безопасности Сергиенко, рассмотрев поступившие материалы на Ежова Николая Ивановича 1895 г. р., из рабочих, русского, с низшим образованием, состоявшим членом ВКП(б) с 1917 г., судимого в 1918 г.
Военным трибуналом Запасной армии республики и осужденного к одному году тюремного заключения (условно), занимавшего пост народного комиссара Водного транспорта СССР, проживавшего в Москве, н а ш е л:
показаниями своих сообщников, участников антисоветской, шпионско-террористической заговорщической организации, гр. Фриновским, Евдокимовым, Дагиным и материалами расследования Ежов изобличается в изменнических, шпионских связях с кругами Польши, Германии, Англии и Японии.
Запутавшись в многочисленных связях с иностранными разведками, передаче им охраняемых СССР тайных сведений, Ежов перешел к широкой изменнической работе, возглавил в 1936 г. антисоветский заговор в НКВД и установил контакт с нелегальной военно-заговорщической организацией РККА. Конкретные планы госпереворота Ежов строил в расчете на помощь Германии, Польши и Японии, систематически передавал им совершенно секретные экономические военные сведения, широко проводил подрывную, вредительскую работу в советских, особенно военной наркомвнудельческой, организациях, предполагая пустить их в действие, подготовил на 7 ноября 1938 г. путч во время демонстрации на Красной площади.
