Книга Соловушка НКВД, страница 113. Автор книги Юрий Мишаткин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Соловушка НКВД»

Cтраница 113

Ульрих перебил:

— Отвечайте коротко «да» или «нет». Признаете предъявленные обвинения?

— Нет, — твердо ответил Ежов.

Члены суда недоуменно переглянулись, Все привыкли видеть прекрасно подготовленных к процессу подсудимых, заучивших, что говорить, как себя вести. Плюгавый карлик посмел плыть против течения, демонстрировать неповиновение. Три военных юриста и секретарь поняли, что на этот раз быстро завершить суд не удастся. Разбираться в причине поведения подсудимого не стали, следовало быстро, без проволочек (как неоднократно делали прежде) вынести продиктованный в Кремле приговор. Запретить Ежову при отсутствии у него адвоката говорить не имели права, подсудимый мог защищать себя сам.

— Во время следствия мне затыкали рот, не позволяли доказать свою непричастность к шпионажу, террору, заговорщической деятельности, сейчас опровергаю это. Перед вами не преступник. В течение многих лет руководил непримиримой борьбой с врагами разных мастей, теперь же ошибочно причислен к ним, стал козлом отпущения за чужие грехи. Настаиваю, что не организовывал государственного переворота, не был его зачинщиком, наоборот, делал все от меня зависящее для раскрытия преступлений, выявления вредных элементов. Своевременно докладывал Центральному комитету о неблаговидных поступках, вредительствах гражданина Ягоды, доказал его вину в умерщвлении видных деятелей партии, культуры, ряде других преступлений. При моем непосредственном участии прошло следствие и осуждение группы военачальников, другие процессы. Я, а никто другой, подготовил, курировал осуждение правотроцкистов во главе с Бухариным, подал докладную записку на имя товарища Сталина с предложением оздоровить руководящие партийные, советские кадры в республиках, областях, краях. Если был тем, кем назван в обвинительном заключении, зачем тогда информировал высшую инстанцию о пролезших в партийный аппарат, органы врагов? На следствии утверждалось, что действовал в карьеристских целях, но это было мне совершенно не нужно, так как имел широкие, почти безграничные полномочия на главном в НКВД посту, входил в правительство, был членом Политбюро…

Ежов ожидал, что ему прикажут быть лаконичным, не затягивать процесс, и спешил вылить все накопившееся, резал правду-матку, удивлялся своей смелости — прежде таким был лишь с подчиненными, ругая за промашки, недоработки, при разносе доходил до площадной ругани.

— Забывал об отдыхе, даже о сне, неустанно выявлял врагов, пресекал их деятельность. При моем руководстве во всех слоях общества — крестьянстве, рабочем классе, интеллигенции — вычищены сотни тысяч противников народной власти. В моем наркомате за халатность, неисполнение приказов осудили ряд чекистов [70]. Признаю, что из-за ненормированной, изнуряющей, адской работы невольно совершал ошибки, но ни одна не была направлена на подрыв государственного строя, смену правительства…

Ежов старался не пропустить ничего из заранее продуманного.

— На прошлых политических процессах ни один осужденный не обмолвился о моей антисоветской деятельности, хотя для этого были возможности. Весь советский народ считал кристально честным, не потакающим ни левым, ни правым. Клевета в мой адрес чудовищна, чего стоит обвинение в желании отравить работающих в Кремле? Сам чуть не умер, когда почувствовал сильное недомогание от обнаруженных в кабинете паров ртути. Что касается жены, то оплакиваю её, любил и продолжаю любить…

Напомнил, что двадцать пять лет находился под неусыпным наблюдением партии, в прессе, на радио отмечались его скромность, чистоплотность, кристальная честность, верность семейным традициям, позволял себе употреблять алкоголь лишь после работы.

— Не могли газеты, журналы, радио превозносить извращенца, развратника. Клянусь дочерью, что был верен покойной жене, не имел при ее жизни и после смерти на стороне любовных связей. Когда подло убили товарища Кирова, доложил в ЦК, что чекисты Ленинграда пытаются замазать дело, Ягода выгораживает виновных. Ложь не нужна ни вам, ни мне. Никогда не шел против собственной совести, убеждений. Сердце обливается кровью, когда слышу в свой адрес поклепы…

На непроницаемом лице Ульриха проступило недовольство затянувшимся выступлением, и Ежов пришел к решению прекратить отметать все без исключения обвинения, признать малозначительные. Каяться не собирался, помня, что на прошлых процессах подсудимые наперебой били себя в грудь, но это не помогло сохранить жизни.

— Корю себя за слепоту, доверчивость, в результате которых пригрел отщепенцев, перерожденцев, совершавших преступления за моей спиной.

Сделал глубокий вдох, и громче продолжил:

— Прошу Военную коллегию удовлетворить ряд просьб: а) если буду осужден, обеспечить матери нормальную старость, воспитать дочь; б) не репрессировать родственников, так как они ни в чем не виноваты; в) тщательно разобраться с делом Журбенко [71], которого считаю честным, преданным делу Ленина ― Сталина; г) передать Сталину, что никогда не обманывал партию, тысячи знают о мой честности, скромности.

Вспомнил, как перед расстрелом Ягода провозгласил здравицу в честь вождя, решил докричаться до Хозяина:

— Товарищ Сталин, все случившееся со мной стечение трагических обстоятельств! — Зная, что документы суда с записью его выступления незамедлительно лягут на стол Хозяина, впился взглядом в его портрет за спинами членов коллегии. ― Хочу умереть необолганным, с вашим именем на устах, в бою с подлыми врагами!

Члены коллегии удалились для вынесения приговора.

Минуты ожидания показались Ежову вечностью. С трудом сдерживал участившееся дыхание, сердцебиение, дрожь в кистях рук.

«Все что угодно, только не высшая мера! Пусть десять, даже двадцать лет изоляции в одиночке, только не пуля!».

Когда трое судей с секретарем вернулись, Ежов окаменел, лишь забегали глаза.

Ульрих раскрыл папку с тиснением герба СССР и зачитал приговор, четко произнося каждое слово:

— Военная коллегия Верховного суда Союза ССР приговорила: Ежова Николая Ивановича подвергнуть высшей мере уголовного наказания ― расстрелу с конфискацией лично ему принадлежащего имущества. Приговор окончательный и на основании Постановления ЦИК СССР от 1 декабря 1934 г. приводится в исполнение немедленно.

Ульрих не задал обязательный вопрос ― понятен ли Ежову приговор? Закрыл папку, вышел из комнаты, следом последовали члены коллегии [72].

17

Часы показывали первые минуты 4 февраля, когда Ежова спустили в подвал.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация