Приглашенный для дачи показаний начальник 1-го управления МВД генерал-майор Александр Коротков
[98] подтвердил развал Берией разведывательной работы, сокрытие перед войной от ЦК, правительства донесений от разведчиков из различных стран о планах Германии перейти границы СССР.
Лаврентий Павлович сидел не шелохнувшись, ничем не показывая возмущения, понимал, что за критику свидетелей удалят из суда, а за дверью как следует взгреют, не оставляя на теле следов.
Обвинения катились словно снежный ком.
Берию назвали виновным в убийстве старого большевика, члена Президиума ВЧК, коллегии ОГПУ Михаила Кедрова; мести семье Серго Орджоникидзе, чьих родственников отправил за решетку, откуда никто не вышел; получении ложных показаний, планировании захвата власти. Конев подытожил показания свидетелей, материалы следствия:
— В антисоветских, изменнических целях гражданин Берия протянул свои щупальца во все слои общества, государственные структуры, активизировал деятельность буржуазно-националистических элементов в союзных республиках, сеял вражду между народами нашей страны, в первую очередь с великим русским…
«Вряд ли текст написан им, — подумал Берия. — Читает, как дьяк над покойником… — И сразу одернул себя: — Какой к черту покойник? Цыганка нагадала, что ожидает долгая жизнь, к тому же все в моем роду долгожители, пример тому мать».
Маршал продолжал:
— Тщательно маскируя преступную деятельность, глумился над арестованными, клеветал, интриговал, требовал похищать людей.
Конев спешил, следовало завершить процесс к назначенному в Кремле сроку.
15
Берия ждал окончания суда, в то же время с леденящим душу страхом боялся последнего заседания. Гнал навязчивую мысль, что от приговора не стоит ждать ничего хорошего, он предрешен, написан, утвержден еще до открытия процесса.
«Хрущев и его окружение хотят во чтобы то ни стало избавиться от опасного свидетеля их закулисных интриг, борьбы за власть. Вряд ли Хрущев, Маленков, Булганин одумаются и поймут, что перегнули палку с арестом, осуждением их сподвижника, с кем бок о бок проработали десяток лет, добивались расположения, вспомнят совместное участие в съездах, пленумах, застольях… Предали анафеме, поставили у позорного столба, связали руки те, кто лез обниматься, желал крепкого здоровья, успехов в труде и личной жизни, предлагал переименовать Сухум в Берьевск или Берьевград…»
По ночам вновь стала одолевать бессонница, но не пожаловался на нее, опасаясь, что тюремный эскулап пропишет яд. От отбоя и до подъема ворочался с боку на бок на жесткой койке. Однажды в дремоте привиделась Нино. Сощурила миндалевидные, горящие как два уголька глаза, посмотрела так пристально, что пробрала дрожь.
«Зачем пришла без приглашения? — спросил Берия. — Хочешь выразить сочувствие, но знаешь, что не терплю жалости, тем более к себе. Мы чужие друг для друга, оформил бы развод, чтоб записать дочь на свою фамилию, дать ей мое отчество, но не хочу получить партийное взыскание за развал семьи, создание новой».
Давно вычеркнул Нино из числа родственников, близкими считал только Серго, невестку с внучками и, конечно, Дроздову с дочерью. Чаще, нежели прежде, думал о сыне, которым гордился: в семнадцать лет поступил в разведшколу НКВД, воевал на Кавказе, зимой 1943-го в Тегеране на Международной конференции трех государств союзников обеспечивал прослушивание, перевод разговоров за закрытыми дверями президента США и премьер-министра Англии.
Вспомнил сына, и на душе потеплело, забыл про капкан, в который попал. Не мог знать, что подающего большие надежды в науке молодого ученого 26 июля заперли на спецдаче НКВД, затем увезли в Лефортовскую тюрьму, перевели в Бутырскую, желая сломить, допрашивали ежедневно, точнее, еженочно, Серго настаивал на невиновности отца. Его лишат орденов, разжалуют в рядовые, заменят фамилию на Гегечкори, вышлют на Урал, где станет работать в закрытом институте ракетно-торпедного вооружения, на свободу выйдет лишь спустя одиннадцать лет в 1964 г. В Киеве продолжит трудиться в НИИ «Комета», затем напишет книгу «Мой отец Берия» (перевод выйдет во Франции под названием «В коридорах сталинской власти»), уйдет из жизни 12 октября 2000 г.
16
— Судебные действия объявляются завершенными. Подсудимым предоставляется право произнесения последнего слова.
Впервые за время процесса в голосе Конева прозвучали живые нотки — маршал не скрыл радость, что непривычная для него работа подошла к завершению, осталось подписать приговор. Председатель и члены судебной коллегии предвидели, что подсудимые вновь станут отрицать свою вину, посчитают себя козлами отпущения, все грехи свалят на бывшего начальника, и не ошиблись.
С. А. Г о г л и д з е. Я был вынужден выполнять приказы Берии, несмотря на то, что они шли вразрез с законами, грубо нарушали их, в результате отправлял на расстрел невиновных. Не мог разобраться в созданном в НКВД — МГБ нездоровом климате. Участвовал в репрессиях, смотрел сквозь пальцы или закрывал глаза на применяемые в дознании недозволенные методы, но не имел контрреволюционного умысла. Прошу глубокоуважаемый суд изменить классификацию моих действий на статью о должностных преступлениях.
Б. З. К о б у л о в. Во время процесса убедился, что Берия злейший враг нашего социалистического государства, народа-победителя. Мое несчастье в том, что принимал Берию за честного человека, не знал, что исполняю указания преступника, который занимал высокий пост. Прошу суд переквалифицировать обвинения в мой адрес с предательства на обычные уголовные.
В. Г. Д е к а н о з о в. Признаю, что был одним из ближайших сотрудников Берии. Главные черты его характера — карьеризм, честолюбие, выпячивание своей роли в руководстве государством. Действительно совершал некоторые прозвучавшие на процессе преступления. Признаю свое моральное разложение, но некоторые факты сильно преувеличены. Прошу суд учесть, что контрреволюционных преступлений не совершал, и осудить по иным статьям Уголовного кодекса.
Л. Е. В л о д з и м и р с к и й. О совершавшихся в НКВД, затем МВД преступлениях впервые узнал на следствии и здесь на процессе. Подтверждаю свое участие в глумлениях над арестованными, но это было согласовано с Берией. Прошу суд объективно оценить собранные в отношении меня доказательства вины, изменить квалификацию обвинения.
П. Я. М е ш и к. Полностью, безоговорочно признаю свое пособничество в ряде прозвучавших обвинений. Не знал, что Берия враг. Готов понести самую суровую кару, но прошу снисхождения. Судите только за то, в чем действительно виноват. Прошу, чтобы приговор в отношении меня не отразился на семье, которая ни в чем не виновата.
B. Н. М е р к у л о в. Статья о контрреволюционных преступлениях предъявлена мне неправильно. Произошло роковое стечение обстоятельств. Участвовал в составлении списков людей, подлежащих расстрелу, и верил, что пишу фамилии явных врагов, кому нет места среди нас на земле. Считаю, что совершил лишь должностные преступления. Стыжусь за близость к Берии. Много сделал для него, считал, что имею дело с честным человеком, лишь сейчас понял, что человек с таким нравственным обликом не имел права состоять членом партии, быть государственным деятелем. Хорошо, что своевременно разоблачен, иначе нанес бы непоправимый вред социалистической Родине. Прошу не переносить вашу справедливую ненависть с Берии на меня, снять контрреволюционную статью, осудить по иным статьям Уголовного кодекса.
