— Вопрос не по адресу, — парировал Меркулов. — Жену Кулика устранили по решению высшей инстанции, вам понятно какой, вернее, чьей. Симонич-Кулик обвинили в шпионаже. Пытались склонить к агентурной работе, но получили отказ. Считаю, что расправа была неоправданной ошибкой.
Успенский хмыкнул, Андреев потер ладонь об ладонь: следователи представили, как доложат начальству о признании Меркулова, выслушают одобрение о проделанной работе.
Меркулов нахмурился. «…Пока нет очных ставок с Лаврентием и другими однодельцами, лишь зачитывают их показания, которые могут быть фальсифицированы… Во время следования из камеры в допросную и обратно ни разу ни с кем не столкнулся, неужели содержат в другой тюрьме?»
В тот же день, научившись спать, точнее, дремать на табурете, увидел во сне Маленкова. Вчерашний единомышленник, товарищ по совместной работе в ЦК, правительстве обозвал нецензурным выражением, злорадствовал, напомнил, что пост главы карательных органов с давних пор проклят: Дзержинский умер в 49 лет не от застарелого туберкулеза, а после укола камфоры; рвущийся к власти Сталин избавился от первого чекиста, не согласного с вождем по многим вопросам; Менжинский скончался от паралича сердца, в печати сообщили, что злодейски умерщвлен главарями правотроцкистского блока; завершили жизни на плахе Ягода с Ежовым. «Подобное ожидает и тебя со старым другом, земляком, с кого сдувал пылинки, — добавил Маленков. — Считали себя всесильными, кому все дозволено, в результате для каждого в стране стали подлыми предателями, помрете с несмываемым клеймом врагов народа».
6
От допроса к допросу обвинений становилось все больше, каждое новое серьезней предыдущих. В одном Меркулов обвинялся в планомерном уничтожении перед войной цвета Красной Армии — командующих армиями, округами, дивизиями, начальников военных академий, флотоводцев.
Всеволод Николаевич продолжал отбиваться:
— Аресты высшего командного состава произошли до моего перевода в Москву.
Следователи настаивали на своем.
— В начальный период Отечественной стали первым заместителем наркома внутренних дел, затем наркомом, и репрессии возросли. Что касается осужденных по вашему указанию особым совещанием при НКВД, многие умерли от пыток до суда. Среди погибших дважды Герой Советского Союза, генерал-лейтенант, начальник ВВС Яков Смушкевич
[107], обвиненный в подготовке покушения на товарища Сталина, попытках расправиться с членами правительства, видными деятелями партии, отдать японцам Дальний Восток с Курилами, немцам подарить Прибалтийские республики, Западную Украину, румынам вернуть Молдавию, финнам Карелию. Не пытайтесь вновь ссылаться на приказы товарища Сталина, обелить себя. Берия показал, что расстрельные списки составляли именно вы, он их лишь утверждал.
Меркулов подумал: стоит ли выгораживать Лаврентия, когда он топит? Можно ли часть вины переложить на шефа, которому это уже не повредит? Стараясь четко произносить каждое слово, даже букву, сказал:
— Признаю, что некоторые расстрельные списки имеют мою подпись, Берия требовал не затягивать расправ над врагами, расстрелы считал необходимыми в сложившейся тогда обстановке — немцы неудержимо пёрли к Москве.
Успенский зачитал полученный в архиве документ по обвинению в шпионаже Мерецкова
[108] и видного ученого в области вооружения Винникова.
— Вы руководили следствием по их фальсифицированному обвинению, костоломы выбивали признания в принадлежности к контрреволюционной организации. Пытки не помогли доказать вину и осудить.
— Повторяю, в пытках не участвовал, мои руки и совесть чисты.
— Названными лицами занималось непосредственно ваше министерство. Берия показал… — Следователь отыскал в папке нужный лист, зачитал: — «Меркулов играл главную роль в осуждении Мерецкова, применял к нему пытку лишением сна».
Меркулов внутренне сжался.
«Удар под дых, самое печальное, что получил его от Лаврентия. На удар следует отвечать ответным. Знаю о шефе такое, что волосы станут дыбом. Но не потеряю человеческого достоинства, не брошу в него камень».
Следователи ждали ответа и услышали не такой, какой надеялись.
— Берия запамятовал, я в допросах названных лиц не участвовал, присутствовал лишь один раз пару минут. С делом маршала и ученого разобрались, обоим по приказу товарища Сталина вернули свободу.
— В показаниях Берии говорится буквально следующее: «Меркулов периодически докладывал мне, как продвигается дело Мерецкова, Винников хвастался, что раскрыл планируемую смену правительства. Считаю Меркулова основным виновником в проведении необоснованных расстрелов».
Было трудно поверить, что это слова человека, с кем съел пуд соли, кому верил как самому себе, кто дарил дружбу, в ответ получал преданность. Слышать подобное было и больно, и горько. Попытался убедить себя, что беспардонную клевету за шефа сочинили, шефа знает много лет, работал с ним рука об руку, был неразделим, как сиамский близнец.
«Излишне прямолинеен, порой груб, но всегда честен, по крайней мере со мной. Неспособен оклеветать друга, свалить на него свою вину. Тверд, непреклонен, характер истинно грузинский, точнее, абхазский, еще точнее, мегрельский. Иным бывал лишь с вождем — одна любезность. Даже стоя на плахе, не брошу в него камень».
Долго хранить молчание было нельзя, и Всеволод Николаевич заговорил:
— Произошла досадная ошибка, в протоколе записано не то, что произнес. Что касается необоснованных арестов, ошибки неизбежны, когда в срочном порядке валят лес, летят щепки, под топор попадают здоровые, не предназначенные для рубки деревья.
По непроницаемым лицам следователей было невозможно узнать, согласны ли Успенский и Андреев с доводами.
Успенский вернулся к вопросу о казни осенью 1941 г. на Волге военкомов, отрицать это было глупо, следствие располагало документом с предложением Меркулова применить высшую меру наказания к перечисленным субъектам, росчерком «З а Л. Б е р и я», припиской «И с — п ол н е н о, с т а р ш и й м а й о р И. П а р кул о в».
Было нестерпимо больно вспоминать проколы в работе, провалы за кордоном агентов, неудачи с вербовкой членов правительств, разведок европейских государств, и Меркулов набычился, уставился взглядом себе под ноги. Чтобы не думать о печальном, стал вспоминать завершившиеся победой операции, вроде убийства в Мексике Троцкого, захвата в Северной Италии после Победы Андрея Власова с его штабом РОА и многое другое, чем справедливо гордился.
