— Что заставило исключить из СМЕРШа борьбу с иностранными шпионами, тем самым оставив врагов из-за рубежа вне компетенции контрразведки?
— Это инициатива товарища Сталина. Создаваемое новое подразделение военной разведки вначале носило название «СМЕРИШ», то есть «Смерть иностранным шпионам», но Иосиф Виссарионович решил не разделять шпионов на иностранных и отечественных, включил СМЕРШ в Наркомат обороны. Признаю, что бывал резок с подчиненными, но старался изжить это в себе. Между прочим, начальником СМЕРШа назначил сам товарищ Сталин, подчинялся только ему, одно время ходил в заместителях наркома обороны.
— И поспешили убрать других заместителей. Не удалось расправиться только с маршалами Жуковым и Василевским, оба оказались вам не по зубам. — Следователь говорил, уткнувшись в бумаги на столе, словно боялся встретиться взглядом с Абакумовым. — Затягивали открытие процесса над евреями, желавшими отторгнуть от РСФСР Крымский полуостров, добивались, чтобы процесс стал закрытым.
— Каким быть процессу, решало Политбюро.
Следователь словно не слышал, что говорит Абакумов, продолжал:
— После Победы без санкции прокурора, не согласовав с командованием Группы наших войск в Германии, арестовали заслуженных генералов.
— Аресты прошли согласно указанию товарища Сталина. Новиков и другие генералы осмелились принижать выдающуюся роль Верховного Главнокомандующего в войне, назвали генералиссимуса неспособным повести в бой даже роту. В соответствии с приказом товарища Сталина провели негласный обыск квартиры и дачи Жукова в поселке Рублево. Обнаружили целый склад привезенных из Европы вещей, которые не увидишь в антикварных магазинах, а только в экспозициях музеев. Все по акту передано управляющему делами Совета Министров, себе ничего не взял. Проштрафившегося, потерявшего скромность Жукова отправили командовать Уральским военным округом.
Следователю надоело выслушивать отрицания обвинений, он вызвал конвоира, приказал увести бывшего генерала. Перед тем как покинуть комнату, Абакумов поинтересовался:
— Отчего довольно давно не вижу Рюмина? Привык с ним спорить. Если приболел, желаю скорейшего выздоровления.
Виктор Семенович слукавил, Рюмин его ничуть не интересовал, наоборот, был рад не вступать в словесные перепалки со сделавшим ошеломляющую карьеру мелким чиновником министерства.
16
В перерывах между допросами Абакумов размышлял, анализировал обвинения, находил весомые аргументы в свою защиту. Самым печальным было то, что все свидетели и однодельцы точно сговорились и обливали друг друга ложью, надеясь, что она спасет их. Понимал, что за время руководства органами, СМЕРШем стал обладателем сведений о личной жизни, слабостях высокопоставленных лиц, это и привело в застенки.
«Напрасно надеяться на объективность суда, слуги закона станут действовать по указке вождя. В моем положении виноваты Берия, затем Рюмин, обвиню их в предвзятости, мстительности… Стоило засомневаться в виновности так называемых «убийц в белых халатах», не дать ход доносу кремлевской врачихи, как сам попал под топор… На лету хватал и в точности выполнял все указания, желания Хозяина, считался его любимчиком, и в результате стал не только ему ненужным, но и врагом… На суде не позволю заткнуть рот, напомню, как в войну внедряли агентов в немецкие разведшколы, перевербовывали фашистскую агентуру, вели радиоигру с противником, дезинформировали абвер, что привело к Победе. Сталин не должен забыть, как СМЕРШ превзошел все его ожидания…»
С горечью признавался себе, что совершал проступки, ошибки, которых приходится стыдиться. Оправдывало лишь то, что не имел иного выхода, как без малейшей тени сомнения исполнять полученные свыше приказы, работал часто со связанными руками, без позволения Кремля не мог сделать самостоятельно даже шага, выполнял противозаконное.
Не питал иллюзий, но и не терял надежды, что суд не пройдет по шаблону 1937–1938 гг.
Мотнул головой, желая смахнуть неприятные мысли, и в который раз восстановил в памяти победы, которыми справедливо гордился, доброжелательное к себе отношение вождя, чьим величием был загипнотизирован.
«Он вращает ручку гигантского жернова, перемалывает в лагерную пыль неугодных. Все делает чужими руками, сначала Ягоды, затем Ежова, Берии, Меркулова, моими…»
Удивился, что посмел критиковать человека, который вне всякой критики…
«В этом вина тюрьмы, в ее стенах в голову приходят подобные мысли».
17
Объяснений происходящему Абакумов не находил — в первую неделю марта 1953 г. о заключенном № 15 забыли, перестали не только выводить на допросы, очные ставки, но и будить, приносить в положенное время еду, менять постельное белье, отводить в душ. Виктор Семенович спросил в открытую «кормушку»:
— Отчего нарушают распорядок дней?
Ответом было молчание.
6 марта тюрьму с раннего утра огласили звучащие из репродуктора во внутреннем дворе траурные мелодии. Один навевающий тоску марш сменялся другим, и так весь день.
Абакумову все стало ясно.
«Не помню, чтобы серьезно и надолго болел, жаловался на здоровье. Выглядел вполне бодрым, полным сил, ничего не говорило о скором конце. Впрочем, за минувшие два с лишним года, как мир для меня ограничили стены камеры, мог подхватить неизлечимую болезнь. Было чуть больше семидесяти, не так уж много…»
Не знал, как теперь себя вести — печалиться уходу из жизни отца народов или радоваться, что после смерти вождя следствие прекратится, извинятся за причиненное «беспокойство», выплатят за все месяцы ареста зарплату, премиальные, доплату за трудовой стаж, секретность, положенные генералу армии льготы, вернут на Лубянку, главное, соединят с семьей…
«Оглушили тюрьму траурными маршами, чтобы заключенные пролили море слез. Но многие, если не все, сидят по прихоти покойного и обрадуются смерти кавказского деспота…»
Трубы, литавры, барабаны смолкли к наступлению ночи и вновь зазвучали утром.
В отсутствие сигнала отбоя, простившись с кандалами, забыв о болях в коленях мерил камеру шагами. Вспоминал, какой безжизненной была у вождя высохшая в юности рука, как Сталин проглатывал окончания слов, смотрел на собеседников исподлобья, нахмурившись.
«При простуде, кашле надевал бурку, надвигал по брови папаху, чтобы обильный пот помог выздоровлению. Пригласил индийского шарлатана-лекаря, наградил Сталинской премией, отечественных медиков считал бездарными врачевателями, молившихся не на него, а шестиконечной звезде Давида…»
Появилась мысль, что скончаться мог в результате покушения, но тут же прогнал предположение, посчитал его глупым.
