Приказал вернуть подследственного в камеру.
У порога Абакумов произнес:
— Ваш предшественник Рюмин сутками держал на ногах под слепящей лампой, не позволял даже дремать, пить, если сваливался на пол, давали волю кулакам, сапогам. Ты же ведешь себя как истинный интеллигент. Извини за фамильярность, но я старше тебя и по возрасту и по званию.
— Согласно указу вы лишены воинского звания.
— Звание и награды вправе отнять только суд. До процесса, приговора остаюсь генералом.
21
Абакумов пришел к выводу, что проживи Сталин еще год, и арестанта № 15 расстреляли бы, следует быть благодарным подковерной борьбе в Кремле.
В первой декаде декабря 1954 г., к удивлению заключенного № 15, принесли его костюм, сорочку, туфли. Виктор Семенович с удовольствием сбросил опостылевшую тюремную робу, переоделся. С грустью отметил, что сильно похудел — пошитый в спецателье костюм из привезенного из Лондона отреза стал мешковат.
«Сидит как на корове седло, выгляжу смешно. Радует лишь, что облачусь в туфли, а не в белые тапочки, в каких кладут в гроб. Ясно, что готовят к доставке нa суд, где должен выглядеть опрятно. Где состоится процесс? Вряд ли в Доме Союзов, так как последовавшие за осуждением Ягоды, Бухарина и с ними других суды прошли тайно, без публикаций стенограмм, присутствия публики. Ягоду, Ежова, Тухачевского, генералов, комбригов отправили на расстрел сразу после вынесения приговоров, подобным образом, без сомнения, расправились с Лаврентием и его однодельцами».
Облаченного в штатскую одежду вывели из камеры в гулкий от шагов коридор. Подняли в кабине лифта. Во дворе усадили в фургон с надписью на кузове «Xлеб». Привезли на Ленинградский вокзал, поместили в вагон с боксами, зарешеченными окнами. Соседом оказался сотрудник министерства из протокольного отдела Шварцман, который не был расположен к беседе с бывшим начальником, за время пути не проронил ни слова.
В городе колыбели революции посадили в одиночную камеру неизвестной Абакумову тюрьмы…
«Если судить по подтекам на стенах, взбухшей на потолке побелке, то здание старое, быть может, знало народовольцев. — Подумал: «Какими материалами обладает суд, как прозвучит обвинение, кого вызовут в качестве свидетелей? Уже не следователям, а членам суда выскажу все, что продумал. Понятно, будут верить не мне, а свидетелям, заучившим что говорить, фальшивым документам. Бороться с наветами, наговорами, откровенной ложью станет нелегко. Рассчитывать на помощь адвоката не придется — его не будет, стану защищаться сам, докажу, что главное обвинение в организации заговора несостоятельно».
Объективности ждать не приходилось, суд не изменит того, что год с лишним назад решил Хозяин. Понимал, что для новых правителей опасен тем, что знает гораздо больше всех вместе взятых.
Да, заблуждался, осознанно нарушал законы, но делал это в условиях крайней необходимости, выполняя волю Хозяина. Верил, что не повторят приговоры конца 1953 г., тем более довоенные, надеялся получить пять, от силы десять лет лишения свободы, с учетом службы на фронте, наград, хорошего поведения за колючей проволокой, наличия малолетнего ребенка на свободу выйдет раньше.
В ленинградском каземате правила содержания были иными, нежели в Москве, здесь позволяли пользоваться тюремной библиотекой, свет в камере по ночам не гopeл, койки на день не запирали к стене, ежедневно выводили на прогулки в маленький с высокими стенами дворик, главное, не надевали кандалы.
Виктор Семенович вышагивал от двери до окна и обратно, делал гимнастические упражнения, при исправно работающей вентиляции дышал полной грудью. Сочинял защитительную речь. Пользовался возможностью после отбоя бодрствовать, читал сатирические рассказы Аверченко и удивлялся, каким образом сочинение эмигрировавшего писателя оказалось в тюрьме, из послесловия узнал, что проникнутая злобой к СССР книга «Дюжина ножей спину революции» понравилась Ленину, он порекомендовал переиздать новеллы: «Талант надо поощрять».
Оболганному, попавшему в страшный маховик политических интриг, ему не терпелось поскорее вступить в бой не на жизнь, а насмерть с затеянной против него в Кремле грязной игрой.
Желание исполнилось 14 декабря. В середине зимы, в поздний, серый тусклый рассвет привезли в Дом офицеров Ленинградского военного округа, где четыре года назад Кузнецов с товарищами выслушали расстрельный приговор.
Выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством генерал-лейтенанта юстиции Зайдина, членов суда генерал-майора юстиции Сюльдина, полковника юстиции Борисоглебского, с участием государственного обвинителя Руденко считалась открытой, однако в небольшом зале сидели лишь десять человек в одинаковых двубортных костюмах, салатного цвета сорочках, галстуках в крапинку. Стенограмма имела гриф «Совершенно секретно». Не было фотографов, кинооператоров, представителей прессы.
Абакумову в вину ставили сокрытие преступлений, соучастие в заговорщической группе Берии, уничтожение видных государственных деятелей, избавление преступников от заслуженной ими кары. С Виктором Семеновичем на скамью подсудимых сели генерал Леонов, полковники Лихачев, Комаров, Броверман, Чернов, как и Абакумов, содержащиеся в тюрьме не под своими фамилиями, а под цифровыми литерами.
Абакумов выслушал обвинительное заключение, на лице не дрогнул ни один мускул. На вопросы ответил четко, не сгибался, хотя сильно ныла поясница, ослабли ноги.
— Виновным себя не признаю. Мое дело сфабриковано Берией и Рюминым. Заключили под стражу в результате происков первого и ложного доноса второго. В тюрьме, в тяжелых условиях нахожусь почти три года, испытывая избиения,
Предъявил ряд ходатайств, в их числе приобщить к делу его докладные записки в ЦК, Совмин о расследовании преступной деятельности фигурантов «Ленинградского дела», свои приказы о ликвидации недостатков в работе следственного аппарата министерства, постановления директивных органов о сокрытии не им, а предшественником Меркуловым ряда материалов.
— Требую расследовать применения ко мне в период следствия мер физического воздействия.
Председатель перебил:
— Требовать не имеете права!
Абакумов пропустил замечание мимо ушей.
— В связи с отсутствием адвоката вынужден защищать себя сам, поэтому прошу, не перебивайте, не затыкайте рот. Вызовите в качестве свидетеля курировавшего в министерстве следственную часть Огольцова
[124], приобщите документы, которые подтвердят мою невиновность.
«Пусть покопаются в архиве, выудят старые протоколы, постановления, приказы, директивы ЦК, Политбюро, резолюции Сталина, Берии и поймут, что был со связанными руками, вынужденно выполнял приказы свыше».
