Члены суда после короткого совещания вынесли решение отказать в удовлетворении ходатайств, коллегия полностью согласна с обвинительным заключением, председатель приступил к допросу главного подсудимого.
— Чем руководствовались в так называемом «Ленинградском деле»?
Абакумов ответил:
— Выполнял постановление ЦК о привлечении Вознесенского к судебной ответственности за утрату служебных документов.
— Говорите неправду, за названную провинность Вознесенского лишь освободили от занимаемой должности.
— Поднимите стенограмму процесса, поймете, что прав я, а не вы.
— Обвиняетесь в необоснованных, без достаточных к тому оснований арестах. По вашим указаниям, для получения признаний в несовершенных преступлениях, подследственные подвергались избиениям.
— Я не приложил к этому делу рук в прямом и переносном смысле, все делали «забойщики». Как подсудимый не обязан давать квалификацию чужим действиям, это прерогатива суда. Повторяю, был только исполнителем указаний Сталина. Не толките воду в ступе, не спрашивайте одно и то же.
Председатель привстал.
— Лишаю вас слова! Если еще раз посмеете назвать не относящееся к делу лицо, прикажу вывести, процесс продолжится без вашего присутствия.
Угроза была серьезной, Виктор Семенович больше не произносил имя покойного вождя, не ссылался на него.
Судьи спешили, подсудимому не позволили задавать вопросы, тем более вступать в спор, потребовали при ответах не растекаться, отвечать предельно кратко. Не вызвали, не допросили ни одного свидетеля.
Руденко заявил, что вина Абакумова неоспорима, к обвинению добавил мегрельское, авиационное дела, желание скомпрометировать Маленкова. Говорил с непривычной для него скороговоркой, глотал окончания слов.
— Суд слушает необычное дело. Сидящему на скамье подсудимых в свое время доверили вести борьбу с врагами советского народа, а он использовал доверие в преступных целях — пытался повернуть острое оружие диктатуры пролетариата — органы государственной безопасности — против Советского государства.
Вернувшись на место, принялся обмахиваться листом с конспектом выступления.
— Подсудимый Абакумов, вам предоставляется последнее слово.
Виктор Семенович снова поднялся. Пристально всмотрелся в сидящих за столом, покрытым зеленым сукном, словно хотел достучаться до совести каждого, призвать к справедливости.
— Со всей ответственностью заявляю, что обвинения сфабрикованы, лживы от начала до конца. Презренный Рюмин докатился до абсурда, признав меня за главаря еврейской контрреволюционной организации. Одни обвинения в отношении меня прекращались, на смену им появлялись другие. Мне вменяются все недостатки органов ЧК, скопившиеся за длительный период ее истории. Государственный обвинитель ругает за допущенные перегибы, промахи. Ошибки, как и у каждого, были, я их не скрывал. Прозвучало утверждение, будто я использовал особое совещание для расправы с неугодными, но я никогда не был председателем этого органа.
От волнения из памяти улетучилась заученная защитительная речь. Виктор Семенович перескакивал с одной мысли на другую, говорил сумбурно, повторялся.
— Меня оклеветали, оговорили. Заключен под стражу в результате происков личных врагов, в частности бывшего генпрокурора, который разоблачен, понес заслуженное наказание…
За судейским столом недоуменно переглянулись: как при полной изоляции подсудимый информирован о Рюмине? Неужели сквозь тюремные стены проник рапорт подполковника госбезопасности Гришаева:
Рюмин оформлял аресты ответственных работников МГБ, прокуратуры, по национальности евреев, не имея на них компромата. На справедливые замечания сказал, что аресты проводятся по личному указанию товарища Сталина.
О моральном облике, деловых качествах (точнее, об их отсутствии) Рюмина сообщил оперативный секретарь министерства Бурлак:
Рюмин малограмотный человек, спрашивал, как пишется то или иное слово, какие надо ставить знаки препинания. Имел маленький словарный запас, создалось впечатление, что не прочитал ни одной книги. Часто выпивал, о предстоящей выпивке не стеснялся говорить при подчиненных.
Подобную нелицеприятную оценку дал и заместитель начальника следственной части по особо важным делам МГБ полковник Федотов:
Рюмин недалекий, полуграмотный эгоист, обманщик, способный осветить любой факт в выгодном ему свете. Давал указания, а когда было невыгодно их подтвердить, отказывался от своих слов.
Неизвестно, каким образом к заключенному № 15 попали сведения о конце недолгой, ярко вспыхнувшей и быстро угасшей карьере халифа на час, о ком Главная в стране газета в набранной мелким шрифтом информации сообщила:
В Верховном суде СССР:
2—7 июля 1954 г. Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела в судебном заседании дело по обвинению М. Д. Рюмина в преступлении,
предусмотренном ст. 58-7 Уголовного кодекса РСФСР.
Судебным следствием установлено, что Рюмин в период его работы старшим следователем, затем начальником следственной части по особо важным делам бывшего Министерства государственной безопасности, стал на пути фальсификации следственных материалов, на основе которых были созданы провокационные дела, проведены необоснованные аресты советских граждан, в том числе видных деятелей медицины.
Как показал на суде свидетель, Рюмин применял запрещенные советским законом приемы следствия, принуждал арестованных оговаривать себя,
других лиц в совершении тягчайших государственных преступлений. Привлеченные по этим делам полностью реабилитированы.
Учитывая особую опасность вредительской деятельности Рюмина, тяжесть последствий совершенных им преступлений, Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Рюмина к высшей мере наказания.
Абакумов спешил высказаться:
— Три года нахожусь в тяжелейших условиях, неоднократно был избит. Виновные лишь в близком родстве со мной жена и маленький ребенок длительное время также содержатся в тюрьме. Ничего на службе не предпринимал без согласования с ЦК. В течение трех с лишним лет заставляли признать, будто бы «смазал» террористические намерения юношей и девушек, которых за создание глупой организации следовало поручить родителям примерно наказать, но никак не арестовывать.
Последнее слово затягивалось и Абакумов сам поставил точку в выступлении:
— Считаю, что суд обязан во всем досконально разобраться, вынести справедливый, оправдательный приговор. Повторяю: был подло оклеветан, оговорен.
Опустился на стул, продолжая ожидать если не оправдательный приговор, то по крайней мере щадящий:
«Должны учесть многолетнюю службу на самом сложном и опасном участке борьбы с внутренними и внешними врагами. Начинал со скромной должности практиканта ОГПУ и дорос до генерал-полковника МГБ, что по армейским меркам равнозначно званию маршала. Был счастлив, когда, минуя звание старшего лейтенанта госбезопасности, стал капитаном. Обязаны принять во внимание правительственные награды, благодарности Сталина».
