Следователь не знал, как уломать несговорчивого подследственного, признавал свою беспомощность в выбивании признаний. Не помогало обещание дать свидание с женой, получать продуктовую передачу: о том, что Зинаиды Райх уже нет в живых, умолчал.
Поединок продолжался несколько месяцев, измученный пытками, лишением сна режиссер написал письмо Берии, Вышинскому, Молотову:
Меня клали на пол лицом вниз, резиновым прутом били по пяткам и по спине, когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам… Когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим кровоподтекам снова били, боль была такая, что, казалось, что на чувствительные места ног лили крутой кипяток (я кричал и плакал от боли), меня били по спине, по лицу… Следователь все время твердил, угрожая: «Не будешь писать, будем бить опять, оставим нетронутыми голову и правую руку, остальное превратил в кусок бесформенного окровавленного, искромсанного тела». И я все подписал 16 ноября 1939 г. Я отказываюсь от своих показаний, выбитых из меня…
Режиссера унижали больше кулаками и ногами, нежели словами, несмотря на то, что он «вместе с партией проклял иуду Троцкого, объявленного пройдоху из породы политических авантюристов, способных на подлые диверсии, убийства из-за угла».
Мейерхольд облил грязью Троцкого, зная, что не повредит ему, тот недосягаем за океаном в Мексике, и не догадывался, что 20 августа 1940 г. щупальца советской разведки дотянутся до несдавшегося изгнанника — агент НКВД апьпинштоком проломит Льву Давидовичу голову
[126].
Письмо не дошло до адресатов, осталось в деле подследственного.
В последний месяц заключения Мейерхольд ничего не писал, не подписывал протоколы допросов, на обвинения отвечал: «Этого не было». Все отрицал и на суде, который продлился считаные минуты.
Когда Ульрих для порядка спросил: «Признаете себя виновным?», выкрикнул:
— Нет и еще раз нет! Происходит нечто ужасное, необъяснимое!
Председатель перебил:
— Ваша вина неоспорима.
Режиссер захлебывался словами:
— Я жил вне политики. Занимался исключительно созданием театра, воспитывал артистов! Меня хорошо знает Станиславский, пригласивший поставить у него оперу! В обвинительном заключении полно ошибок, начиная со звания — я заслуженный, а не народный!
Ульрих подал знак конвойному, и тот заломил подсудимому руки, зажал рот.
— Решением Военной коллегии Верховного суда Союза гражданин Мейерхольд Всеволод Эмильевич, он же Карл Казимир Теодор, бывший подданный Пруссии, приговаривается к расстрелу. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.
В ту же глухую февральскую ночь оборвалась жизнь и Михаила Кольцова, шестью днями раньше расстреляли Исаака Бабеля, наркома земледелия, кандидата в члены Политбюро Роберта Эйхе.
Спустя пятнадцать лет расследовали убийство З. Райх, опросили работников искусства, те рассказали и о гениальности мужа погибшей. Когда генеральный секретарь Союза писателей А. Фадеев осторожно напомнил Сталину о Мейерхольде, заметил, что все не верят в его виновность, получил ответ:
— Думаете, мне хочется верить в виновность? Пришлось поверить.
О расстреле режиссера в печати, понятно, не сообщалось. Родственники получили справку, что имярек осужден на десять лет лагерей без права переписки — что скрывалось за этими словами, прекрасно было известно.
Первые публикации о расправе над Мейерхольдом появились во времена оттепели, но многое остается неизвестным, например, дата убийства — в органах назвали 17 марта 1942 г., причину смерти «упадок сердечной деятельности», нет сведений и о месте погребения.
Кровь на признании виновности
В Сталинграде в последний раз командующий Приволжским военным округом побывал в конце весны 1937 г. Газеты, радио не сообщили о прибытии прославленного военачальника, инспекция войск Михаилом Николаевичем Тухачевским по понятным причинам не афишировалась.
После разбора маневров маршал (недавний заместитель наркома обороны) собрался в обратную дорогу.
Литерный состав отошел от вокзала в полночь, когда на город опустилась желанная прохлада.
Тухачевский стоял у открытого окна, вдыхал кисловатую горечь полыни, чабреца, ковыля и прочих степных трав, хорошо знакомых по конным и пешим походам в империалистическую и Гражданскую войны: начал службу в 1912 г. командиром роты, дослужился до капитана, в 1919-м стал командармом и был рад, что в ЦК не ведают о его непролетарском происхождении.
26 мая маршал прибыл в Москву и лишь ступил на перрон, как оказался арестован, его тщательно обыскали, изъяли именное оружие.
Тухачевский оставался спокойным, нервы не выдержали, лишь когда с кителя сорвали нашивки, петлицы со звездами и, главное, ордена. — Не вы награды давали, не вам их забирать! Арестованного ударили в скулу.
— Занимаетесь боксом или имеете опыт кулачных боев? — спросил маршал, вытирая кровь.
Чуть раньше под Киевом взяли командира танкового соединения Д. Шмидта, который возмутился:
— Это беззаконие: согласно неотмененному положению, командирам гарантирована неприкосновенность от неармейских органов! Где санкция наркома обороны товарища Ворошилова?
Следующим лишился свободы командующий Киевским округом Ион Якир, попытавшийся вступиться за товарищей и услышавший от Ежова:
— Напрасно хлопочите за предателей.
Дело заговора в высшем руководстве Красной Армии хранит много тайн, документы долгие годы были недоступны, на папках стоит гриф «Совершенно секретно. Хранить вечно».
Сообщение об аресте, предании суду Военной коллегии крупных военачальников появилось в печати 11 июня 1937 г., чуть позже сообщили о расстреле заговорщиков. Лишь спустя 60 лет стало известно, что послужило причиной расправы.
Главным обвинением было сотрудничество с германской разведкой, в чем Сталина убедил президент Чехословакии Бенеш, передавший документы о выдаче Тухачевским и его окружением вермахту военных секретов. Это было провокацией, документы фальсифицировало ведомство адмирала Канариса, руководство СД во главе с Гейдрихом, цель — дискредитировать краскомов. Сталин с Ежовым поверили сфабрикованной лжи, что зафиксировало постановление Политбюро:
ЦК ВКП(б) получил документы, изобличающие члена ЦК ВКП(б) Рудзутака и кандидата ЦК ВКП(б) Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правозаговорщицком блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии. В связи с этим Политбюро ЦК ВКП(б) ставит на голосование членов и кандидатов ЦК предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передачи их дела в Наркомвнудел.
