Магура давал оценку очередному главному начальнику органов:
«Судя по всему, хитер, характер взрывной, далеко не сахар. Подобострастен с каждым, кто выше его по положению, лебезит перед членами правительства, ЦК, Политбюро. Злопамятен, обладает цепкой памятью, знает не только имена, отчества нужных ему людей, но и дни их рождений. Способен трудиться чуть ли не круглые сутки, того же требует от починенных. Рабочие дни строит по примеру Сталина, завершает их в полночь. К спиртному равнодушен, хотя детство, юность провел в богатой виноградниками Абхазии, но может осушить пару бутылок и не захмелеть. Имеет слабость к женской половине человечества…»
Афанасьев не стал мешать размышлениям капитана и покинул камеру. Одиночество Магуры продлилось недолго, вскоре Николай Степанович вновь увидел Аксинова, на этот раз не в кабинете начальника управления, а в своей камере.
— Чем объяснить ваше появление в неуютных стенах? Желаете лицезреть, в каких нахожусь условиях? Будете продолжать уговаривать признать высосанные из пальца, притянутые за уши, взятые с потолка обвинения? Прекрасно знаете, что имеете дело с ни в чем не виновным. Если к другим подследственным применяли угрозы, силу и добивались нужного, со мной потерпите поражение, ожидает полный крах. Как успели удостовериться, я крепкий орешек, об меня сломаете зубы.
После затянувшейся паузы лейтенант тихо произнес:
— Был связан по рукам и ногам, выполнял приказ во что бы то ни стало добиться признания.
— Это удалось с покойным Долгополовым. Но полученным от него путем угроз и пыток признаниям грош цена. На суде Добро-полов в связи с добровольным уходом из жизни не подтвердит свои прежние показания, которые дал в результате недозволенных методов дознания.
Аксинов не скрыл удивления.
— Как узнали об акте самоубийства?
— Новости иной раз проникают сквозь стены.
Лейтенант вновь помолчал.
— Не мне вам объяснять, что любой приказ необходимо в наикратчайший срок в точности, без тени сомнения в его верности выполнить. Примите искренние извинения за перенесенное, которое был вынужден применять, и благодарность.
— За что благодарите?
— Уберегли меня от сильных и действенных мер воздействия — сутками держать в «стойке», лишать сна, ломать пальцы. Спасибо, что не позволили стать палачом.
— С чем еще, кроме извинении и благодарности, явились?
— Пришел проститься. Срочно отозван в столицу, где ожидают понижение в звании или разжалование, перевод в Тьмутаракань, даже десять лет заключения без права переписки. Что это значит, вам прекрасно известно
— За то, что провалили в Сталинграде следствие?
— За это в первую очередь. Главное, что был выдвиженцем попавшего в немилость товарища Ежова, служил ему верой и правдой, готов пойти за ним не только в огонь и воду, а и на смерть. Считаю, имея на то основания, что Николай Иванович недолго просидит в кресле наркома водного транспорта и повторит горькую судьбу своего предшественника на посту главы НКВД. Следом за ним полетят головы, лишатся спецзваний, свободы, получат ярлыки врагов народа многие в органах, в том числе я.
— Вы честно исполняли приказы, это не преступление.
— Исполнение большинства приказов, как в случаях с Шаровым, Долгополовым, вашим, преступны. Не поминайте лихом. От души желаю, чтобы как можно скорее оказались на свободе, арест стал досадным недоразумением, вспоминался как жуткий сон.
Аксинов собрался по привычке приложить руку к козырьку фуражки, но вовремя вспомнил, что он без головного убора. Протянуть же руку старшему по званию посчитал нарушением субординации и вышел из камеры.
«Жаль, если пострадает за Ежова, попадет под жернова, которые перемелют в порошок, точнее, в лагерную пыль», — пожалел лейтенанта Магура.
Неделю заключенного камеры № 4 не выводили на допросы, очные ставки — о подследственном капитане госбезопасности точно забыли, видимо, как посчитал Магура, в управлении появились более важные, нежели он, заботы. Николай Степанович перестал получать информацию о происходящих в стране событиях. Когда знакомый тюремщик вновь заступил на дежурство, рассказал, что пресса пишет о перевыполнении планов на производстве, в колхозах, призывает вставать в ряды стахановцев, героическим трудом делать родину самым мощным в мире государством. Газеты сообщали об успешной подписке трудящихся на очередной заем, возведении новой электростанции, подготовке к сверхдальнему перелету четырехмоторного самолета, награждении орденами группы известных артистов, рождении в московском зоопарке слоненка. О конце карьеры Ежова ни слова, словно не он ряд лет возглавлял карательные органы, не его пресса превозносила до небес, высоко оценивала беспощадную борьбу с врагами, не он своими «ежовыми рукавицами» душил источающий яд змеиный клубок врагов, как это изобразил в газете карикатурист Борис Ефимов
[136].
Афанасьев, не боясь потерять службу за грубейшее нарушение тюремных правил, угостил Магуру давно не виданными им домашней выпечки пирожками, вареными яйцами, колбасой — от запахов у капитана закружилась голова.
С того дня чуть ли не круглые сутки Николай Степанович готовился к встрече с новым следователем, которому поручили вести дело. Когда устал ждать, следом за лязгом отворенной двери раздался приказ выйти с личными вещами.
— Личных вещей нет, мыло и полотенце казенные, — ответил Магура и услышал:
— Следуйте! Не останавливаться, руки за спину!
Арестованный и конвоир поднялись на второй этаж здания, построенного купцом-промышленником Голдобиным, у кабинета начальника управления остановились. Получив разрешение войти, тюремный охранник с Магурой переступили порог.
— Заключенный номер четыре доставлен!
Моложавый майор в ладно сидящей коверкотовой гимнастерке с нашивками на рукавах и ромбами в петлицах стоял у сейфа.
— Присаживайтесь.
Капитан ответил:
— Спасибо, вволю насиделся.
— Стоя трудно разговаривать, — показывая пример, майор первым придавил стул за столом. — Здесь, согласитесь, куда уютнее, нежели под запором. Внимательно ознакомился с вашим делом и был в полном недоумении: как, не имея на то неоспоримых оснований, лишили свободы и звания? Твердо убедился, что все обвинения ложны, надуманны. Поступили разумно, не подписав признание вины. О вас узнал довольно много не только из личного дела, автобиографии, послужного списка, приказов о поощрениях, наградах. Куда больше поведали сослуживцы, в один голос дали вам прекрасную характеристику.
