— К нашему общему сожалению, даже прискорбию, приходится признать, что окружение армии завершится со дня на день, Паулюсу поможет лишь чудо.
Вывод не понравился абверовцу, на впалых щеках задвигались желваки, веки сузились до щелок.
— Полнейшая чушь! Утверждение, как говорят в России, написано на воде вилами! На ваше утверждение русские отвечают: «Старуха обманулась».
Магура не отказал себе в удовольствии и поправил демонстрирующего знание поговорок противников:
— Бабка надвое сказала.
Абверовец пропустил замечание мимо ушей и вернулся к допросу.
— Какой имеете стаж пребывания в партии большевиков? Думаю, немалый.
Николай Степанович покачал головой.
— Был и остаюсь монархистом. С большевиками боролся и продолжу это делать не на жизнь, а на смерть.
— Как избежали возмездия незнающих жалости чекистов? Как удалось спастись от репрессий, не замерзнуть в заполярном лагере, не быть расстрелянным за участие в белогвардейских формированиях?
— Бог помог своему верному рабу. Все дни минувших двух десятков лет чувствовал себя словно на иголках, ежечасно ожидал разоблачения.
Свою легенду Магура заучил крепко, разбуди глубокой ночью, сонным слово в слово, без запинки расскажет новую биографию.
Когда затянувшийся допрос утомил немца, он оставил Магуру в четырех голых стенах и ушел отдохнуть, вернувшись, признался:
— Не имею времени для возни с вами. Обладай хотя бы парой часов и вы бы признались в намерении вторично поджечь рейхстаг, взорвать шлюзы на Шпрее и затопить Берлин. Поэтому передаю специалисту, умеющему заставить любого прекратить скрывать преступные намерения, стать предельно искренним, как на исповеди, выложить все, что пытался скрыть.
В полуподвал вошел худой, как жердь, человек в халате, который висел на нем точно на вешалке. Закатив Николаю Степановичу рукав, вколол в плечо иголку шприца. Вскоре у Магуры начали слипаться веки, слабеть ноги, невидимая тяжесть навалилась на плечи, в голове помутнело, вокруг все стало нерезким, во рту появилась сухость, в ушах возник гул. Чтобы не упасть, отступил, прижался спиной к стене.
«Не поддаваться инъекции! Не терять сознание, контроля над собой», — приказал себе чекист. Сквозь непрекращающийся монотонный гул услышал:
— Говорите правду, только чистую правду, ничего кроме нее! Ваша настоящая фамилия, звание.
Магура сдержал сильное желание выполнить требуемое и с неимоверным трудом выдавил из себя:
— Сырещиков, штабс-капитан российской армии…
— Сколько лет посвятили службе в НКВД?
Николай Степанович чуть было не произнес ставшим чужим, не подчиняющимся языком: «Четверть века», но сумел ответить иное:
— Ненавижу советские карательные органы всеми фибрами.
— Как завербовали герра Эрлиха, вынудили его стать на путь предательства, работать на советскую контрразведку?
Магура вновь подавил в себе требующие выхода слова: «Довольно легко и быстро», и ответил:
— Не я завербовал его, а он убедил меня вернуться после вынужденного долгого перерыва к бескомпромиссной борьбе с большевистским игом.
Хотя со стен и каменного пола веяло холодом, абверовец снял длиннополый кожаный с утепленной подкладкой плащ.
— Как давно знакомы с герром Эрлихом?
— С лета девятнадцатого, когда в Сталинград, тогда Царицын, вошла армия барона Врангеля.
— Какие имеете награды? Без сомнения, среди них ордена Ленина, Красного Знамени.
— Горжусь офицерским Георгиевским крестом 4-й степени, которым удостоен за захват без людских потерь с пластунами и казаками австрийского городка. В Гражданскую никого уже не награждали, считалось невозможным давать ордена, медали в междоусобной войне.
Чтобы Сырещиков сбился, некоторые вопросы повторялись.
— Назовите полученные задания. Когда намечена встреча с законспирированным в Германии советским резидентом? Какой адрес явочной квартиры?
Ответы были предельно ясными.
— Имел не задание, а страстное желание вместе с великой Германией, под руководством фюрера продолжить прерванную на десятилетия бескомпромиссную борьбу с прогнившем советским строем. О рези-денте слышу впервые. Кроме Эрлиха в Германии нет знакомых.
С каждой произнесенной фразой, даже словом язык заплетался сильнее, мысли путались, не выстраивались в логический ряд, и чтобы не произнести лишнее, Магура сполз на пол, закатил глаза, бессильно разбросал в разные стороны руки.
— Привести в чувство! — приказал абверовец. Санитар наградил впавшего в обморок парой звонких пощечин, пнул в бок носком сапога. Когда это не привело к желаемому, предложил вколоть допрашиваемому под ногти иголки. Не получив согласия, покинул подвал.
Оказавшись на койке, Николай Степанович расслабился и уснул. Проснулся со свежей головой, готовым продолжать отметать любые обвинения, доказывать свою лояльность к Германии, ее вождю и увидел склонившегося над собой Эрлиха.
— Славу Богу живы! Безмерно рад, даже счастлив, что выдержали весьма неприятное испытание. Проверка благонадежности, как понимаете, была необходима, ее проходит каждый при поступлении на службу в одно из подразделений абвера, в данном случае «Цепелин-Норд». Знаю, что провоцировали, убеждали, будто я, как Иуда Искариот, выдал вас с потрохами. Смею заверить, что веду в отношении вас честную игру, в руках нет крапленой колоды карт.
Магура не поверил утверждению:
«Врет, будет несказанно рад, если я сыграю в ящик, не станет свидетеля его предательства».
Из рапорта
Согласно приказу осуществил проверку благонадежности перебежчика, бывшего военнослужащего старой русской армии, подозреваемого в попытке внедриться в наши спецорганы. Подозрение не подтвердилось, объект правдив, достоин полного доверия. Прекрасный знаток психологии души славян, условий жизни у противников. Обладает хорошими военными знаниями. Имею всe основания считать, что может быть привлечен к нашей деятельности.
2
— Нас ожидает Варшава. Поезд в столицу бывшей суверенной Польше, ныне генерал-губернаторства, отходит через пару часов. Прошу не задерживаться со сборами в дорогу, — поторопил Эрлих.
— Вещами, как знаете, не обременен, — ответил Николай Степанович.
В железнодорожном составе заняли двухместное купе, радуясь, что не будет соседей.
— Вагон-ресторан отсутствует, придется питаться всухомятку, — Сигизмунд Ростиславович выложил на столик банку балтийских шпрот, кружок колбасы, булку.
После наступления ранних в январе сумерек на потолке не зажегся плафон, Эрлих объяснил это экономией во всем рейхе электроэнергии и необходимостью маскировки состава, предотвращения бомбардировки самолетами противника.
