Капитан знал, что первым делом надо обыскать назвавшегося шпионом, прощупать у него воротник для удаления ампулы с моментально действующим ядом, но в целях самосохранения (от свалившегося как снег на голову врага можно было ожидать подсечки и удара в пах, что приведет к лишению сознания) остался на безопасном для себя расстоянии за столом. Подумал: «Не приврал, не похож на безумца, который выдает себя за Наполеона или инопланетянина».
— Позвольте опустить руки.
Капитан пропустил просьбу мимо ушей.
«Если верно утверждение матери, что я родился в так называемой сорочке и мне в жизни уготована счастливая судьба, то сейчас мне несказанно повезло. В Управлении дни и ночи напролет, забывая про сон и отдых, ищут засланных к нам германских шпионов-лазутчиков, диверсантов, в сети попадает одна мелкая рыбешка-шушера, вроде карманников, домушников, спекулянтов, редко удается поймать на крючок уголовников более высокого ранга: медвежатника, картежного шулера, изготовителя фальшивых продуктовых карточек. Пока никому у нас не удалось захватить настоящего шпиона, я буду первым!»
Крапилин нарушил размышления милиционера:
— Прошу поторопиться, иначе потеряем время и второй парашютист покинет Архангельск с областью, его следы затеряются.
Капитан продолжал ломать голову в поисках ответа на вопрос: как поступить, что предпринять, чтобы возникшую ситуацию использовать для личной пользы?
«Арестую вражину и перестану опасаться отправки на фронт. Стану купаться в славе, меня провозгласят героем, начнут ставить другим в пример, напишут про подвиг во всех газетах, передадут по радио, удостоят долгожданной награды, не меньше Боевого Красного Знамени или — чем черт не шутит? — золотой Звездой Героя, повысят в звании — минуя майора, сразу стану подполковником, переведут в областное управление или в Москву…»
Радужные мечты уводили далеко, и капитан расцвел в улыбке, нo тут же ее погасил:
«Узнают, что это не я проявил геройство, с риском для своей жизни захватил шпиона, а он сам сдался, и прощай почет, орден, новое звание, всего это не видать, как собственных ушей! — Капитана обдало холодом, затем жаром, стало трудно дышать, пришлось расстегнуть верхнюю на рубашке пуговицу. — «Удача сама лезла в руки, и нельзя допустить, чтобы утекла, как вода сквозь пальцы, остаться с носом несолено хлебавши, заслуга достанется другим! Впервые выпала крупная козырная карта, и грех не воспользоваться ею».
С поспешностью стал решать, как опередить тех, кто вместо него использует немецкого шпиона в личных корыстных целях.
«Ни в коем случае нельзя допустить добровольную сдачу врага. Следует представить дело таким образом, будто выявил я, бесстрашно подставлял себя под пули, проявил при захвате находчивость. Фашистский наймит не должен это отрицать».
Пока капитан морщил лоб в размышлении, Крапилин терпеливо ждал, чтоб начальник райотдела милиции поднял трубку телефона, связался с сотрудниками контрразведки, и те незамедлительно примут надлежащие меры к задержанию Старика, пока тот не успел покинуть Архангельск, главное, выполнить поручение преподавателя Посадского, написать все известное о школе, ее курсантах, планируемых местах новых забросов.
Капитан продолжал искать ответ на вопрос: как стать победителем, героем? Когда нашел возможное при создавшейся ситуации решение, выстрелил в стоящего перед столом, целясь в левую часть груди. Подумал, что хорошо бы также не опасно для жизни ранить себя из оружия распластавшегося на полу (будто враг оказал вооруженное сопротивление), жаль для этого нет времени — за дверью по коридору грохотали шаги спешащих на выстрел в кабинете начальника сотрудники отделения.
Рапорт
Докладываю, что сего 21 декабря 1942 г. проявляя обязательную при военном положении бдительность, лично мной без чьей-либо поддержки уничтожен парашютировавший на территории нашей области германский агент. Тем самым своевременно пресек планируемые врагами крупные диверсии, убийства, направленные на подрыв героической борьбы монолитного советского народа, ее Красной Армии с проклятыми фашистами. При задержании подлый враг оказал яростное сопротивление, посему ничего не оставалось, как застрелить его.
При сем прилагаю вещи убитого, как то: пистолет системы ТТ, патроны в количестве 40 шт., фонарик, батарейки к радиостанции, продуктовые карточки, деньги в сумме 190 тыс., 5 золотых колец, кулон, документы на имя Брыканова.
Капитан Р. Пазулин
5
Магура часто вспоминал Сталинград, у чьих стен разгоралось с каждым днем, даже часом усиливающееся сражение — битва за освобождение родного города, окружение армии противника являлась даже во сне. Когда приходила пресса, как немецкая, так и эмигрантская на русском языке, Николай Степанович первым делом искал на страницах и жадно впитывал в себя новости о битвах на Нижней Волге. Жалел, что газеты «Ангриф», «Фелькишер беобахтер» крайне скудно, буквально в нескольких предложениях информировали об окруженной 6-й армии. Имперская пропаганда умалчивала о сжимающемся вокруг Сталинграда кольце, гибнущих от пуль, осколков, голода, мороза тысячах немецких, румынских, итальянских, хорватских солдатах или ограничивалась общими, ничего не объясняющими фразами. Нацистские печать, радио убеждали читателей, слушателей, будто в городе на границе с Азией все обстоит благополучно, воины фюрера дни и ночи успешно и мужественно отбивают яростные атаки русских, не посрамят славы германского оружия, удерживают позиции, вскоре прорвут окружение, перейдут в наступление, и следует свято верить в сокрушающую врагов мощь Третьего рейха. Сводки с Восточного фронта в эфире завершал, как правило, бравурный марш — гремели литавры, грохотали барабаны, пели трубы.
Магура сожалел, что нельзя поймать в приемнике волну Московской радиостанции Коминтерна, послушать зачитываемую диктором Юрием Левитаном сводку Совинформбюро — за тонкой стеной комнаты проживал завхоз — интендант школы, который не замедлил бы доложить начальнику, что сосед нарушает запрет, смеет слушать передачу противника. Об истинном положение удерживающей Сталинград армии чекист узнал от коллеги-румына, до которого чудом дошло из «котла» письмо брата. Удивляло не только то, что послание близкого родственника поступило из окруженной армии, но как письмо миновало строгую военную цензуру, почему его не изъяли за откровенность, честность?
Унтер-офицер румынской армии сообщал брату:
Наше положение крайне тяжелое, даже трагическое — хуже быть не может… Радуюсь каждым прошедшим суткам, что не ранен, не убит.
Голод усиливается. Паек уменьшается с каждым днем. Забили и съели всех лошадей, в «котел» попали даже убитые осколками, минами.
Я похудел настолько, что стал похож на обтянутый кожей скелет, ты меня уже не узнаешь, если останусь в живых, что маловероятно… Нет сил хоронить погибших от ран, дистрофии, трупы выносим из блиндажа и оставляем на дьявольском морозе в сугробах…
Вчера осталось 15 снарядов, считаное число гранат. Сильно мучаемся от отсутствия табака, который заглушал бы голод… Против нас воюют лишенные воинских званий за различные провинности так называемые штрафники, которые должны кровью искупить вину. Плохо вооруженные, они не ведают страха, идя в атаки. В кольцо, которое русские стянули вокруг нас, попало около 100 тысяч…
[146]
