В отеле, не распаковывая чемоданы, Надежда уселась в кресло, с победными видом взглянула на Скоблина.
— Ну как? Жду оценки интервью.
— Все было, как говорят в Америке, о’кей. Отвечала умно, была не болтлива, но за словом в карман не лезла. Ловко ушла от ответов на вопрос о прошлых замужествах — как, интересно, про них проведали, от кого? Верно поступила, отделавшись шуткой на вопрос, кто финансирует гастроли, окупает ли кассовый сбор аренду зала, печатанье афиш, оплату услуг аккомпаниатора. Нечего лезть в чужой карман! Одним словом, молодчина, оставайся ею и дальше. Одно упущение: не подготовила и не раздала фотографии, чтобы поместили с рецензиями и что было бы рекламой.
Скоблин умчался на встречу с резидентом Центра, Надежда попросила директора театра показать город.
Берлин под нескончаемым дождем выглядел неприглядно, хмуро, тускло. Сделали остановку у пассажа, приобрела чашку, блюдце с гербом столицы Германии, в небольшом кафе заказала бутерброд и сбитые сливки.
Завернули в театр. Плевицкая осмотрела сцену, осталась ею довольна. Познакомилась с гитаристом, который некогда аккомпанировал Вере Паниной. Упоминание о былой конкурентке чуть опечалило:
«Куда сгинула Верочка? Жива или отдала Богу душу? Нас постоянно сравнивали, отдавали предпочтение то ей, то мне…»
Не стала обедать в театральном буфете — никогда не выступала на полный желудок. Приказала осветителям поставить на софиты фильтры, чтобы лицо выглядело мягче, не подчеркивалась полнота в талии, груди. В гримерке наложила румяна, подсинила веки, уложила на голове косу и расслабилась в глубоком кресле. Когда вошел муж, не шелохнулась, и Скоблин вышел.
Услышав звонок, поднялась, последний раз взглянула в зеркало — осталась довольна собой. «С Богом!» Прошла мимо декораций к кулисам, дождалась последнего звонка, занавес открыли, и Плевицкая шагнула на сцену, встреченная так радующими душу аплодисментами.
Перед публикой певица предстала в темном, без украшений платье. Когда смолкли аплодисменты, кивнула гитаристу, и концерт начался. Вначале исполнила песни курских и воронежских краев, затем романсы на стихи Кольцова, Тютчева, Лермонтова, дяди царя Константина Романова (внука Николая I) «Растворил я окно…», «Умер бедняга в больнице военной…» Между песнями не делала пауз, дабы не позволить публике расслабиться, отвлечься. Исполнила грустный романс «Помню я еще молодушкой была» и запела марш Корниловского полка, зная, что в Берлине проживают корниловцы:
За Родину и свободу,
Если позовут,
То корниловцы и в воду,
И в огонь пойдут!
К удивлению, зал ответил редкими хлопками.
«Совершила ошибку, но какую? Или собралось мало приверженцев незабвенного Лавра Корнилова, много монархистов?»
Следовало исправить оплошность. Надежда попросила у аккомпаниатора семиструнную, сыграла вступительный аккорд и запела походный марш Виленского военного училища — стихи к маршу сочинил тот же великий князь Константин Константинович Романов, одно время инспектор этого привилегированного учебного заведения:
Наш полк!
Заветное, чарующее слово
Для тех, кто смолоду
и всей душой в строю.
Другим оно старо,
для нас все так же ново,
И знаменует нам
и братство и семью!
О знамя ветхое, краса полка родного!
Ты, бранной славою
венчанное в бою.
Чье сердце за твои
лоскутья не готово
Все блага позабыть
и жизнь отдать свою?
И вновь публика отозвалась довольно жидкими хлопками…
«Куда подевался энтузиазм беженцев? Забыли о боях, походах, погибших товарищах, знаменах? Не желают вспоминать прошлое, где было больше поражений, нежели побед?».
Поразмыслив, пришла к выводу, что напрасно исполнила песню на слова близкого родственника царя — в зале мало поборников российского престола, молящихся за упокой венценосной семьи Романовых.
«Позабыла на свою беду, что нынче не девятнадцатый год, когда расстрел царской семьи считался общероссийской трагедией, ныне думают по-иному, считают виновными в разжигании гражданской войны именно Романовых во главе с безвольным, мягкотелым царем. Куда улетучилось патриотическое чувство, о котором Великий князь сказал: «Все блага позабыть и жизнь отдать свою»?..»
Утром заказала у портье свежие русские газеты и опечалилась: пресса не заметила приезда и выступления русской знаменитости. Лишь в одной газете был сдержанный отклик на концерт.
«Странно и дико: на вокзал пришло много репортеров, а написала лишь одна газета, которую таковой назвать сложно — четыре маленькие странички заполняли рекламы мебели, нижнего белья, американской жевательной резинки! Любой некролог занимает больше места, чем сообщение о концерте. Рецензии нужны не мне для удовлетворения тщеславия, а зрителям будущих концертов…»
Газета ни словом не упомянула о патриотическом репертуаре, умении исполнительницы держаться на сцене, проникновенном пении, донесении до слушателей всех нюансов романсов. Когда Надежда пожаловалась мужу на невнимание берлинской прессы, Скоблин постарался успокоить:
— Напрасно расстроилась. Центр русской культуры не здесь, а у нас в Париже, где Дягилев организовывает «Русские сезоны», осели Стравинский, Анна Павлова, Коровин, Глазунов, Марк Шагал, Бенуа. А какая плеяда русских литераторов выбрала местожительством не Берлин, а Париж? Бунин и Аверченко, Мережковский со своей Тэффи, Арцыбашев и Зайцев, Цветаева и Куприн! Это не считая представителей высшего света. Ко многим из вышеназванных журналисты отчего-то относятся с пренебрежением. Так что ты не одна пострадала от невнимания. Что говорить о Берлине, если в славянских Праге, Варне порой также не замечают приезд русских знаменитостей?
Плевицкая согласно кивала и строила планы мести берлинским газетчикам.
«Погодите, господа критики, еще узнаете, что собой представляет Плевицкая! Будете рыдать от моих песен! Коль очерствели душой, лишены чувства прекрасного, черт с вами, пою не для шелкоперов, а для россиян, чья оценка мне дороже статей!..»
4
После накрытого дождевыми тучами Берлина Рига встретила редким в начале осени в Прибалтике солнцем.
Поезд опоздал, местные журналисты разошлись, не дождавшись певицы. Еще больше Надежду и Скоблина расстроил распорядитель концертов — из-за его нерасторопности произошла накладка: вместо запланированного на завтра выступление должно состояться сегодня, мало того — через пару часов.
— С дороги и прямо на сцену? Увольте, только не выступление! Необходимо отдохнуть, выспаться, привести себя в порядок! — взмолилась Надежда.
— Но, мадам, проданы все билеты вплоть до входных и на приставные места, стулья поставили даже в оркестровой яме, — заныл распорядитель, он же директор. — Перенести концерт невозможно! О возврате денег не может идти речи: рижане не простят сорванный концерт, его так ждали, особенно беженцы с вашей родины!
