Дьякову надоело слушать болтовню.
— Короче! Ближе к делу.
Бывший подъесаул поперхнулся.
— Как законопослушный, верноподданный, верующий спешу сообщить, что без всякого сомнения вас сильно заинтересует. Имею адреса мамаши двух красноармейцев и сотрудника облисполкома, а также местонахождение картин местного музея. За оказанную услугу позвольте открыть комиссионный магазин по скупке у населения ювелирных цацек, продаже их господам немецким, румынским офицерам.
Дьяков хмыкнул:
«Вряд ли немцы станут тратить свои дойчмарки. За понравившиеся им вещи не заплатят ни пфеннига, на правах победителей заберут в качестве трофеев».
Строго приказал:
— Не торгуйся, мы не на базаре! Садись и пиши согласие на сотрудничество с полицией, исполнение всех ее поручений.
— Вербуете в агенты?
— В наше время ничего не дается дешево, тем более бесплатно, за все надо платить. Станешь хорошо служить, получишь разрешение на открытие лавочки.
Бывший подъесаул нацарапал расписку, вывел свою фамилию и, как после непосильной работы, вытер вспотевший лоб.
— Напишешь адреса, фамилии всех известных врагов рейха. Чтобы не засветиться, не выдать сотрудничества, не сметь являться в полицию, найдем иной способ связи, — приказал при прощании Дьяков.
В конце дня произошла еще одна встреча — не спрашивая у секретаря позволения, в кабинет ввалилась грузная, тяжело дышащая дама.
— Вы тут главный?
— Угадали, — подтвердил Дьяков.
— Верится с трудом, слишком молоды.
— Начальников назначают не по возрасту, а за умение руководить.
Дамочка плюхнулась на стул и затараторила как заведенная:
— Не могла усидеть в своих чудом уцелевших стенах — в тело точно впилась сотня иголок. Все два с лишним десятилетия, начиная с вероломного захвата бандой Ленина власти в Петрограде и затем во всей империи, не теряла надежды, что низвергнут бесовскую советскую власть. И дождалась.
Посетительница могла говорить долго, даже бесконечно, пришлось Дьякову перебить:
— С чем явились?
Дама пропустила вопрос мимо ушей.
— Ожидая немцев, лишилась сна, извелась вся. Как увидела первого освободителя расцвела, от неописуемой радости чуть не пустилась в пляс. Мысленно поблагодарила покойную мутер за то, что произвела на свет.
Терпению начальника полиции пришел конец, Дьяков встал, ударил кулаком по крышке стола, это подействовало — дамочка заговорила о цели прихода.
— Требую выделить благоустроенную, непременно трехкомнатную квартиру в центре города, с ванной, балконом, кладовкой, паровым отоплением. Не помешает наличие лифта. Обязательно с телефоном. Осточертело ютиться в коммуналке с пьющими соседями, общей кухней, желаю жить по-человечески.
— А дворец не желаете? — не мог не съехидничать Дьяков. — Позавидуешь вашему аппетиту.
— Я заслужила комфорт.
— Чем?
— Перенесенными мучениями, вынужденным скрыванием своего происхождения, принадлежности к германскому роду баронов, уходящему корнями в Средневековье.
— Фольксдойч?
[158] — уточнил Дьяков.
— Точно так, герр начальник. Жила с русской фамилией покойного мужа. А родилась Шлосберг, чем горжусь. Назвали Мартой, но благоразумно сменила имя на Марию.
— Родители живы?
— К сожалению, нет. Первым преставился отец, следом мать, урожденная Шварцкопф. Оба похоронены на лютеранском кладбище под Саратовом, в бывшей Покровской слободе, ставшей столицей «Республики Немцев Поволжья» Энгельсом. Без всякого перехода баронесса спросила: — Когда выпишут ордер на новую в центре города квартиру?
— Обратились не по адресу. Раздача жилплощади не входит в компетенцию полиции, к тому же жилой фонд города сильно сократился.
Шлосберг (по паспорту Федорова) с открытым ртом уставилась на начальника полиции и после затянувшейся паузы потребовала назначить ее главным врачом областной больницы.
— Вы доктор? — спросил Дьяков и получил ответ:
— Младший медперсонал, точнее, санитарка.
Дьяков усмехнулся.
— В скромности вас не обвинить, нахальства, самомнения избыток. Требуйте уж сразу пост главы горздрава.
Претендентка на многокомнатную со всеми удобствами квартиру и должность главврача больничного комплекса подскочила точно ужаленная. Обожгла Дьякова ненавидящим взглядом и прошипела сквозь сжатую вставную челюсть:
— Буду жаловаться генералу Паулюсу!
И пулей вылетела из кабинета.
18
Низкорослый, с непропорционально большой головой полицай переминался на кривоватых ногах, покашливал, не знал, куда деть руки, глаза бегали по сторонам. Дьяков не вспомнил фамилию стоящего перед ним, про себя назвал «Лопоухим».
— Что надо?
Полицай невнятно, точно рот был забит едой, произнес:
— Стало быть…
— Рождай быстрее! — потребовал Дьяков.
От окрика Лопоухий вздрогнул, окончательно потерял дар речи, положил на край стола пару сережек, цепочку с кулоном, браслет с бирюзовыми камешками, пачку сторублевых ассигнаций.
— Что это?
Лопоухий набрал полную грудь воздуха, выдохнул:
— Посчитал долгом, обязанностью!
Дьяков перебрал ювелирные изделия.
«Не стоит спрашивать, где взял, ясно, что прикарманил при обыске. Наиболее ценное наверняка утаил. Если как следует потрясти, на свет явятся золотые монеты дореволюционной чеканки, еще кой-чего. Опасался, что за не включение в протокол изъятия взгрею, и решил сдать мелочь. Деньгам грош цена — у нас они не в ходу, другое дело золотишко, оно всегда и везде в цене. — Смахнул принесенное в ящик стола. — Видно, ограбил не одну квартиру, забрал то, что горожане берегли на черный день. Ругать не стану — испокон веку победители набивали себе карманы».
«Лопоухий» вновь стал топтаться, и Дьяков спросил:
— Есть еще что доложить?
— Ага, то есть точно так. Как прикажете поступать? Снова приносить, что найду?
— Приноси, за исключением денег.
— Только вещички?
— Ерунду оставляй себе.
— Чашки-тарелки с гербами на донышках — ерунда?
— Дорогой антиквариат после бомбежек превратился в черепки. — По недоуменному выражению на лице полицая Дьяков понял, что слово «антиквариат» тот услышал впервые. — Ищи цацки, какие дамочки на себя навешивали, понятно, не из самоварного золота.
