— Да это вторая Третьяковская галерея!
Принесший произведения живописи скромно потупил взор.
— Местная картинная галерея была довольно богатой, имелись картины, скульптуры многих известных мастеров как России, так и мира. Экспонатам могли позавидовать Эрмитаж, даже Лувр. Спасти удалось далеко не все, большинство погибло.
— Тут и старые полотна, — заметил Дьяков. — Им сотня лет.
— Больше, некоторые созданы в XVII веке.
— Вы настоящий герой, — похвалил Дьяков. — За спасение шедевров достойны премии, даже ордена.
— Не мог допустить, чтобы безвозвратно потерялись пейзажи, портреты Репина, Сурикова, Айвазовского, Мане, рисунки Леонардо да Винчи.
— Вы искусствовед?
— Нет, заведовал хозяйственной частью.
— Завхоз? — уточнил Дьяков.
Собеседник обиделся:
— В штатном расписании значился заместителем директора.
— Не боялись сгореть, спасая картины?
— Огня не было. Обвалились крыша и две стены, залы засыпали осколки стекол.
— Кто помог вынести?
— Никто. Сотрудников в начале бомбежки как ветром сдуло, спрятались в бомбоубежище.
Дьяков поднял одно полотно, прочел в нижнем правом углу подпись «Вяч Шишков», другая картина хранила имя Васнецова.
«Сколько все это может стоить? Понятно, не в рублях. Коллекционеры с тугими кошельками не пожалеют денег, выложат за подобные сокровища миллионы».
В виде премии выписал завхозу консервы, пакеты сухого молока, яичного порошка, брикеты горохового супа, предложил служить в полиции интендантом. Не откладывая, в тот же день отнес картины в комендатуру, которая поселилась в чудом сохранившемся Доме Советов на площади имени 8-го Марта. Линник воспринял находку спокойно, даже безразлично. Приказал передать уполномоченному по сбору трофеев для отправки в Берлин.
— В столице специалисты определят, что ценное и достойно быть выставлено в музеях фатерланда, а что не стоит ни гроша. Между прочим, в искусстве прекрасно разбирается Герман Геринг, в замке Корин-хал у рейхсминистра чуть ли не все стены увешаны доставленными из оккупированных стран картинами, старинным оружием. Считает себя профессиональным коллекционером, подобная любовь к искусству мне не понятна.
«Типичный солдафон. Профан в искусстве, — оценил коменданта Дьяков. — Ничего не смыслит в живописи, для него имена великих художников, скульпторов — пустой звук».
В отличие от генерала, Мюффке не скрыл охватившую его радость от преподношенного рисунка Леонардо да Винчи. Вцепился в застекленный шедевр, точно его могли отнять, долго всматривался в чуть выцветшие на листе линии.
«Угодил, — обрадовался Дьяков, скрыв от начальника, что не удержался от соблазна, оставил себе небольшого формата картину Пикассо, которого воевавший в республиканской армии Испании однокурсник назвал гением. — А я после продажи Пикассо, безбедно проживу до конца жизни».
24
Дьяков не узнавал Мюффке. Всегда сдержанный в проявлении чувств, эмоций, флегматичный, больше слушающий собеседника, нежели говоривший, оберштурмбанфюрер с багровым лицом, сжатыми кулаками наступал на начальника полиции.
— Вас мало разжаловать в рядовые, отправить на передовую! Следует сдать в СД, где знают, как поступать с провинившимся! По вашей милости вынужден выслушивать в свой адрес нарекания от командующего! Где были, куда смотрели, когда ясным днем враги безнаказанно совершали теракты — сыпали песок в цистерны с бензином, соляркой, поджигали транспорт, похищали оружие? Что ожидать завтра: взрыв штаба, покушения на Паулюса?
Дьяков стоял не шелохнувшись, вытянув руки по швам, «ел» глазами начальника.
«Ни в коем случае не перечить, не защищаться, иначе он окончательно выйдет из себя. Буду безропотным, набравшим в рот воды. Когда вволю накричится и остынет, осторожно напомню, что в функции полиции не входит охрана складов военной техники, у нее иные обязанности».
Выплеснув накипевшее, Мюффке залпом осушил стакан воды и скривился — вода была теплой.
«Следует покаяться, — решил Дьяков. — Начальство любит кающихся грешников, но язык не поворачивается признать несправедливые обвинения».
— Что намерены предпринять для исправления ошибок, тем самым избавить меня от выслушивания новых нареканий командующего?
Дьяков доложил, что гараж, склады горючего, прочие военные объекты отныне будут взяты под усиленную охрану, увеличится число патрулей, особенно в ночное время, пройдет облава на непрошедших регистрацию, ужесточатся меры к нарушителям порядка, комендантского часа.
Мюффке одобрил, сообщил, что вскоре в Германию для работы на фабриках, заводах, ремонта пострадавших на фронтах танков, орудий, сбора на полях урожая отправится первый эшелон сталинградцев.
— В фатерлянд поедут исключительно здоровые, молодые, а имеющие редкую группу крови станут донорами для наших раненых.
Дьяков заметил, что отъезд рабочей силы будет сопряжен с трудностями — вряд ли найдется хотя бы один, пожелавший добровольно покинуть родину, стать подневольным рабом.
— Приказ трудно выполнить, — согласился Мюффке. — Чтобы не ловить уклоняющихся от поездки, силой не загонять в вагоны, объявим, что трудиться предстоит на Украине. 3аймитесь безотлагательно составлением списка отправляемых, раздачи им повесток. Следом, после тщательного, всестороннего медицинского обследования, в Германию уедут сироты из приюта, которых не успели эвакуировать, а также дети погибших родителей. Полностью здоровых, без отклонений в психике, имеющих нордическую внешность — желательно голубоглазых блондинов, усыновят, удочерят бездетные семьи.
Железнодорожный состав с гастарбайтерами ушел на Запад в середине октября. Уезжающих провожали родственники, на перроне играл духовой оркестр. Раздавались пожелания счастливого пути, просьбы написать о прибытии и, главное, присылать посылки, часть заработанных денег.
Дьяков смотрел на молодые лица в окнах вагонов.
«Ни отъезжающие, ни провожающие не догадываются, что прощаются если не навсегда, то надолго — рабочие руки рейху нужны не на месяц, не на год. Не имеющие профессии станут рыть котлованы, замешивать бетон, пасти скот, не разгибать спину на полях. Способных к обучению ожидают сборки мин, торпед, оружия. Работа предстоит многочасовая, до седьмого пота, сваливающая от усталости с ног. Самые красивые девушки станут обслуживать в борделях приезжающих в отпуск солдат»
Следом в Германию увезли сотню малышей. Сопровождать поручили учительнице немецкого языка, которой вменялась обязанность обучать будущих юных граждан Третьего рейха разговорной речью чужого для них языка.
25
Полицейский передал начальнику «Почетную грамоту за стахановскую работу, досрочное выполнение планов пятилетки». — А где сам передовик производства? — спросил Дьяков и услышал: — Тут, упирался, не желал идти, пришлось применить силу.
