Позже узнал, что на складах в Миллерово, Тормосино, Песковатки скопилось много утепленных шинелей, гетр, подшлемников, перчаток. Доставить это по воздуху (вместе с боеприпасами, продуктами питания) в оказавшийся в плотном кольце окружения Сталинград не позволяли советская авиация, обстрел из зенитных орудий. Большинство транспортных самолетов не долетали до места назначения, были сбиты, или сбрасываемые тюки попадали в руки противника.
По приказу Дьякова полицейские обошли уцелевшие дома, землянки с требованием сдать зимнюю одежду. При ответах, что такой нет, проводили тщательные обыски. Вскоре одну комнату в управлении почти до потолка заполнили полушубки, дохи, тулупы, подшитые ребристой резиной валенки, заодно прихваченные платки, носки из козьего пуха. На осторожный вопрос Дьякова к Мюффке, отчего необходимые в морозы суконные брюки, кальсоны, шарфы, зимние каски не поступают из Германии, начальник полиции получил ответ:
— В Третьем рейхе, как и во всей Европе, иная, в отличие от России, ширина железнодорожной колеи, немецкие поезда не пройдут к Волге.
Дьяков знакомился с описью конфискованного и понимал, что докладывать о выполнении приказа рано. Закурил сигарету «Юнгрунд» (табак заменяли пропитанные никотином листья капусты), вспомнил махорку, которую выдавали зекам за выполнение плана рубки леса.
«С радостью нацеплю на грудь медаль, подобную той, которой награждали переживших зиму сорок первого и названную солдатами «Мороженое мясо», имея в виду обмороженные конечности. Медалька поднимет мой авторитет. Следующей наградой будет орден за взятие Сталинграда, хотя не принимал участия в штурме города, но осуществляю соблюдение в нем необходимого порядка… Поговаривают, что днями поступит новое сверхмощное оружие — электрический пулемет с несколькими стволами, делающий в минуту две тысячи выстрелов. Идут слухи и о прилете к нам фюрера, тогда придется забыть о сне, отдыхе, заняться восстановлением гостиницы, вылавливанием для дорогого гостя осетров, чтобы при виде икорки у вождя потекли слюнки».
При сборе одежды полицейские прихватывали тюлевые занавески, гардины, вилки с ложками. Конфискованные флейту и поломанную настольную лампу преподнесли начальнику.
— На кой леший это мне? — удивился Дьяков.
Но полицейские заверили, что дудка станет услаждать слух, а подобную лампу видели в кино на столе у Сталина.
— А что делать с кроличьей женской горжеткой?
Полицейский кашлянул в кулак.
— Одарите ею бабенку, которая станет у вас следить за чистотой.
27
Мюффке слушал очередной отчет о проделанной полицией работе с безразличным выражением на лице, словно доклад его не интересовал. Когда Дьяков умолк, заговорил, растягивая слова, делая между ними паузы:
— За последнюю неделю большая часть транспортируемых к нам вооружения, продовольствия, боеприпасов не доходит до пункта назначения из-за диверсий партизан, подрыва ими путей, составов. Все же поступающие бензин, горюче-смазочные материалы пропадают у нас. Если это не прекратить, танки, автомашины не сдвинутся с места, самолеты не покинут аэродромы.
«Куда он гнет? — подумал Дьяков. — Желает обвинить полицию в бездеятельности, неспособности охранять армейское имущество, попустительстве похитителям?» Мюффке продолжал:
— Необходимо как можно скорее найти, обезвредить преступников, тем самым прекратить утечку дефицитного, даже бесценного топлива.
— Искать похитителей не придется, все они известны, — обрадовал Дьяков. — Прикажите, и схватим их. Но при этом возникнет нежелательный скандал. Последнего Мюффке не ожидал услышать. — Какой скандал? — Воруют и сбывают горожанам топливо наши союзники, нечистые на руку румыны, венгры, итальянцы, в чьих жилах течет зовущая к воровству цыганская кровь. Как изволили верно отметить, сейчас бензин, керосин на вес золота, вот и сливают их из цистерн, продают горожанам для заправки ламп, керосинок.
— Чем покупатели расплачиваются?
— Золотыми крестиками, обручальными кольцами, реже советскими дензнаками, которые продавцы надеются на родине обменять в банках.
Не желая вступать в конфликт с союзниками, Мюффке приказал поручить охрану немцам.
«Принятые меры не исправят положение, — подумал Дьяков. — Воровство не искоренить, им теперь станут заниматься земляки Мюффке».
Присвоение на обысках всего более-менее ценного продолжалось. В станичных церквах, городском храме пропали иконы. Из двух театров растащили реквизит, костюмы. Дворец пионеров лишился красок, кистей, инструментов для моделирования, спортивного инвентаря. Библиотеки остались без альбомов, репродукций, фолиантов — командование армии на все это смотрело сквозь пальцы.
В Драматическом театре имени Горького состоялось торжественное собрание, посвященное взятию Сталинграда, в число приглашенных попал и начальник полиции. После исполнения гимна Третьей империи, короткого доклада Линника (Паулюс остался в ложе) состоялся концерт. Прилетевшая из Берлина певица спела пару песенок и на бис любимую всеми в зале «Лили Марлен», пятеро девиц станцевали канкан, в финале оркестр сыграл «Германия, Германия превыше всего».
Дьяков не смотрел на сцену, он устремлял свой взгляд на Паулюса.
«Болезненно худ… Любящий отец — одного из сыновей-близнецов держит при себе, другой служит в Италии… Жена румынская аристократка, кажется, баронесса… Не имеет опыта командования большим воинским соединением… Гуманно относится к пленным — отменил казнь советских партработников, комиссара…»
После концерта все устремились в буфет. Дьяков осушил стакан шампанского.
«Где раздобыли? Вряд ли доставили из Франции, видимо, крымского разлива», — подумал, смакуя напиток.
Неподалеку Мюффке беседовал с Адамом, увидев начальника полиции, подозвал его. В ответ на приветствие полковник спросил:
— Местный?
— Не совсем, — признался Дьяков. — Учился здесь.
— Где и кого?
— В педагогическом институте на учителя истории и географии.
— Друг хвалил вас за инициативность, верность национал-социализму.
Оберштурмбанфюрер добавил:
— Благодаря ему в городе соблюдается порядок, пресечены саботаж, воровство, у населения изъято оружие, арестованы военнослужащие, работники советских учреждений, лица иудейской и цыганской наций.
Дьяков вытянулся в струнку, прижав руки по швам.
— Рад служить великой Германии, ее фюреру!
Ответ понравился Адаму.
— У вас хорошее произношение.
— Это заслуга учителей. Практиковался в разговорной речи у выходцев из фатерлянда, колонистов, попавших в тюрьмы, лагерь. Пользуюсь любой возможностью для увеличения словарного запаса.
— Помню, как не удалось представить вас командующему. Посодействую встрече.
