Дьяков с горечью понял, что напрасно покинул теплый кабинет, мерз под осатанелым ветром, увязал в сугробах, подвергал себя опасности получить воспаление легких, попасть в госпиталь, дать, как говорится, дуба, не стоило надеяться заиметь помощника, консультанта, советчика.
«Крепкий орешек, об него запросто сломаю зубы, а с ним и шею. Зная его прошлое, не подумал бы, что он патриот. Его опасно иметь рядом с собой, тем более у себя за спиной — запросто всадит нож под лопатку. От него следует держаться подальше, еще лучше как можно быстрее избавиться».
Приказал:
— Одевайтесь.
— Я, как видите, одет, — ответил Шереметьев.
— Утеплитесь — при морозе в сорок с лишним градусов от переохлаждения проститесь с жизнью.
— С жизнью мне рановато прощаться, многое не успел сделать, в том числе не задавил, как гниду, смердящего немецкого холуя, фашистского прихвостня!
Дьяков не успел открыть рот, чтоб отдать приказание начальнику охраны управы заломить старику руки, связать, как Шереметьев выхватил гранату. Бургомистр инстинктивно присел, перевернул стол, накрылся им. От грохота взрыва заложило уши. Когда слух вернулся, поднялся из-под спасшего, принявшего на себя осколки стола. Под низким потолком стелился, таял дым, поэтому не сразу разглядел лежащего на земляном полу скрюченного начальника охраны.
«Повезло погибнуть не мучаясь. А где старик? Шустрый для своих лет, за считаные секунды до взрыва покинул землянку ― ищи теперь ветра в поле. Будет плохо, если в управе узнают, что бургомистр упустил врага, забыл о бдительности, которую сам не уставая требует соблюдать».
35
Встреча 1943 года отличалась от прежних новогодних праздников.
31 декабря в управе появился моложавый майор из санитарного отдела комендатуры, ошарашил известием, что имеет приказ Линника провести инспекцию лазарета.
— Есть сведение, что в ревире оказывают медицинскую помощь гражданским лицам, понятно, не безвозмездно.
«Повезло, что обвинение проверит не сотрудник СС или СА, те дотошные, глубоко копают, их не обмануть», — порадовался Дьяков и стал убеждать офицера, что в госпитале проходят излечение от ран, обморожений исключительно военнослужащие.
— Проверим, ― сказал как отрезал майор.
В расположенный близ кладбища госпиталь Дьяков прежде ни разу не заглядывал, считал, что медицина не входит в его компетенцию, подумал, что если на больничной койке найдется хотя бы один русский, бургомистру не поздоровится. Чтобы расположить к себе инспектора, задобрить, угостил чаем, галетами, бутербродами с маргарином. Оставил майора лакомиться и ушел отдавать распоряжение немедленно вышвырнуть на улицу любое щедро заплатившее за лечение гражданское лицо. Вернулся к чаевничающему, в беседе стал тянуть время. Когда доложили, что приказ выполнен, повел инспектора по пахнущим гноем, пóтом палатам. Майор читал на койках таблички с фамилиями, званиями, диагнозами, не прореагировал на жалобы о плохо заклеенных оконных рамах, однообразную пищу, никому из раненых не пожелал скорейшего выздоровления, возвращения в строй. Посчитал свою миссию выполненной, вернулся в комендатуру.
«Пронесло!» ― успокоенно вздохнул Дьяков и нахмурился, когда узнал, что в госпитале остался бывший директор рынка, которому за круглую сумму сделали операцию по поводу язвы желудка.
— Но я его нигде не видел, куда делся? ― удивился бургомистр и получил ответ:
— В мертвецкой. Не имели времени вывезти и придушили подушкой. Отнесли в холодную, куда важный гость не сунул бы носа.
Дьяков с интересом взглянул на ведающего отоплением здания.
«Достоин похвалы, поощрения за то, что спас меня от получения выговора».
Обещал за смекалку включить в новый список награждаемых медалью, вместо благодарности услышал:
— Побрякушкой сыт не будешь. Мне бы посущественнее, чем можно живот набить.
Истопник получил банку балтийских шпрот, пачку маргарина, сухари. Отдавая премию, Дьяков посоветовал все быстрее съесть.
— Не смей обменивать на золотишко. Попадешься при сделке на глаза жандармам, и не сносить головы — за утаивания драгоценного металла от рейхсбанка поставят к стенке.
36
Стрелки часов приближались к полуночи.
Дьяков решил дважды отметить наступление Нового года, вначале по московскому, затем по берлинскому времени.
Зажег свечу. Мысленно пожелал себе в 1943-м самого хорошего, в первую очередь не схватить пулю или осколок, не свалиться с сыпным тифом, не лечь завернутым в тонкое одеяло (за отсутствием гроба) в с трудом вырытую в каменной земле могилу, остаться целым и невредимым. Выпил за свое здоровье, благополучие неразбавленный спирт, запил водой, крякнул, закусил холодной тушенкой. Почувствовал разливающуюся по телу приятную теплоту. В голове просветлело, но после опрокинутых в себя пары рюмок, все вокруг помутнело. Опустил голову на грудь, смежил веки.
Когда проснулся и протер глаза, стрелки часов показывали половину второго.
«Проспал!»
Включил радиоприемник, повертел ручку шкалы настройки, отыскал Московскую станцию «Коминтерна», услышал вкрадчивый, очень душевный голос:
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза…
Нежная, чуть грустная мелодия была знакома.
«Музыка популярной у сентиментальных немцев песни про Лили Марлен, а слова новые».
Придвинулся к динамику.
Ты сейчас далеко-далеко,
Между нами снега и снега,
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти — четыре шага…
Невесело усмехнулся:
«На фронте до смерти не четыре, а куда меньше шагов».
Представил, каково сейчас в окопах, блиндажах, и поежился, точно его до костей пронзил холод…
«Гитлер успокоил 6-ю, обещал не оставить попавшую в беду армию, ежедневно присылать до сотни транспортных самолетов с крайне необходимыми провиантом, боеприпасами, но сквозь кольцо окружения удается пробиться единицам, остальных сбивают при подлете… Танки фельдмаршала Манштейна по пути к нам встретили сильное сопротивление, глубоко завязли в снегах. Трусливые итальяшки разбиты наголову. План прорыва из «котла» потерпел полный крах…»
После концерта диктор Левитан зачитал свежую сводку Совинформбюро:
В течение ночи на 1 января наши войска южнее Сталинграда в районе Среднего Дона продолжали вести наступательные бои. В заводском районе города наши части продвинулись вперед, заняли два квартала.
Юго-западнее Сталинграда наши войска преследовали противника и овладели несколькими населенными пунктами, заняли выгодные позиции. Немцы понесли огромные потери.
