— Искать и предъявлять доказательства дело следствия, а сейчас суда. Интуитивно чувствовал, что Скоблин ведет двойную игру. Предвижу вопрос о мадам Плевицкой. Считаю, что если она не помогала мужу в его черных делах, то по крайней мере была о них прекрасно информирована.
Вопросы иссякли. Не глядя по сторонам, с гордо поднятой головой Деникин покинул зал.
Следующим давал показания генерал Шатилов. Он заявил, что считает чету Скоблиных виновными. Без всяких сомнений, жена знала о делах мужа, была его злым гением, быть может, оказывала помощь. Скоблин интриговал, разжигал недовольство деятельностью начальника, желал занять его пост и для этого мог пойти на самые крайние меры, дабы освободить желаемое кресло.
Когда спросили, как часто свидетель встречал Плевицкую с госпожой Кутеповой, где происходили встречи — на прогулках, собраниях, Надежда Васильевна опередила Шатилова:
— Я не дружила с Лидией! Однажды пригласила на концерт, за что она благодарила. На последней случайной встрече на чем свет стоит поносила Шатилова!
На этом первое заседание завершилось. Плевицкую вернули в тюрьму. Публика разошлась по домам, редакциям.
На очередном заседании показания давал необычный свидетель — стоило назвать его имя, как репортеры ринулись занимать выгодные места, откуда снимки получались лучше.
— Господин Беседовский!
Бывший сотрудник советского посольства в Париже, невозвращенец с 1929 года (из посольства на рю де Грегель бежал через забор), был взволнован, то и дело расстегивал и застегивал пуговицу на сюртуке.
— Знали подсудимую?
— Имел удовольствие видеть и слышать на сцене. Как-то о ней проговорился Янович, который у нас считался архивариусом, на самом деле ведал всем аппаратом ОГПУ во Франции. В приватной беседе признался, что деятельность РОВС освещается для Москвы изнутри, у чекистов нет тайн о белоэмигрантском движении, главный осведомитель близок к руководству, мало того, входит в него.
— Назвал фамилию осведомителя?
— Намекнул, что он генерал, а супруга из мира искусств.
— Где Янович? Необходимо вызвать для дачи показаний.
Беседовский развел руками.
— Это невозможно, он покинул Францию сразу после пропажи господина Миллера. В Москве, по моим сведениям, арестован, быть может, уже расстрелян по приказу генерального комиссара госбезопасности Советского Союза.
— Вы живете в Европе довольно давно, что подтолкнуло принять решение не возвращаться на родину?
— Опасался за жизнь детей, жены, свою собственную. Желал обрести реальную, а не призрачную свободу.
В Париже, а следом в Европе Беседовский стал известен после выхода его книги «На пути к термидору», где поведал о работе советских спецслужб, агентах НКВД, внедренных в различные организации и работающих под крышей посольств. Советник полпредства, затем поверенный в делах СССР во Франции (а до этого в Варшаве, Южной Америке, Токио, Харбине) обладал богатой информацией, в том числе секретной, пытался издавать газету «Борьба», создать партию беглецов из России и с радостью принял приглашение участвовать в шумном политическом процессе.
В перерыве публика с жаром обсуждала в коридоре ход судебного разбирательства:
— Русскую певицу загнали в угол, откуда нет выхода.
— Думаете, сознается? Пока все отрицает, держится стойко.
— Глядя на нее, не скажешь, что боится приговора: кокетничает, позирует…
— Играет на публику, как делала всю жизнь. Ныне исполняет роль жертвы. Защищает лишь себя, о муже ни слова. Между прочим, суд менее строг к женщинам, которых мужья толкнули на преступление.
— На ее месте оделась бы скромно, как монашка, она же в котиковой шубке.
— Шубку дали, чтоб не мерзла. Очень бледная, щеки запали, руки дрожат, смиренно держит их на коленях, поза поникшая.
— Все игра!
— Готов спорить на сто франков, что приговор будет строгим.
— Имеете в виду гильотину?
— До обезглавливания дело не дойдет, но каторга обеспечена.
— Если приговорят к десяти годам, это равносильно медленной смерти — столько в заключении не проживет.
— Ей несказанно повезло: военный суд приговорил бы к расстрелу, как сделал в шестнадцатом году с такой же авантюристкой-шпионкой Матой Хари.
— Тогда шла война, судили по законам военного времени.
— Она Иуда женского пола! Продалась не за тридцать сребреников, а подороже!
— Деньги не единственное, что толкнуло к предательству, Скоблин с женой завоевывали шпионажем право вернуться в Россию.
— Все поступки Скоблина несовместимы с честью русского офицера, генерала!
Пока за дверью зала заседаний шли жаркие споры, Плевицкая сидела в специально отведенной комнате. Отказалась от обеда и гадала, долго ли продлится процесс, кого еще пригласят для дачи показаний, каких ловушек ожидать от прокурора?
Свидетелей оказалось немало, среди них офицеры, генералы, адмирал Кедров, полицейский комиссар, начальник Парижской полиции. Все были едины во мнении: Плевицкая виновна.
2
Новый человек появился в зале к концу третьего дня судебного заседания. Отыскал в последнем ряду свободное место и стал внимательно слушать, что говорят свидетели, за судейским столом председатель, на скамье подсудимых обвиняемая.
Надежда Васильевна почувствовала себя неуютно от сверлящего, пристального взгляда. Повела головой и увидела Третьякова
[9].
Сергей Николаевич не был похож на бывшего министра Временного сибирского правительства, выглядел как рядовой клерк: неприметный костюм, серый галстук, сорочка в мелкую полоску. Совсем не таким был при последней встрече на вернисаже: в смокинге, лакированных штиблетах, лайковых перчатках, трость с позолоченным набалдашником.
«Настоящий денди!» — подумала тогда Плевицкая, выслушивая восторженный отзыв на свое выступление. Третьяков взял певицу под руку, повел вдоль выставленных полотен. При прощании приложился губами к руке, отпустил пару комплиментов. Поздно вечером, готовясь ко сну, Скоблин словно между прочим сказал:
— Третьяков известен тебе по шифровкам, где значится «Ивановым».
Плевицкая искренне удивилась, муж продолжал:
— Оставили прошлую биографию, так что живет не по легенде.
