Я осторожно вхожу в нее, устремляясь внутрь и тут же наружу, потом глубже и снова назад, а она движется вместе со мной. Черт, я знаю и чувствую это: как покачиваются ее бедра, как она сжимает в кулаках мои волосы. Но меня так и не оставляет обжигающее покровительствующее чувство. Каждый толчок заставляет ее кричать, давая мне понять, что для нее это ново – эта интимность совсем другая: блаженство, смешанное со страхом.
У меня был секс со множеством женщин, был и полный любви и доверия контакт с некоторыми из них, но с ними я никогда не ощущал себя так, как с Лолой. Когда эмоциональная глубина приносит облечение, а не дезориентирует. Та наша ночь была идеальным сочетанием траха и занятия любовью, но сейчас не осмелюсь на ту же грубость по отношению к ней. Она сейчас словно хрупкое выдувное стекло в моих руках и смотрит на меня, будто хочет, чтобы я ей сказал, что делать.
Тогда я дам ей задание. Прижавшись к ней губами и обнажив зубы, я говорю:
– Ни единого звука.
Я чувствую, как она облегченно выдыхает и, кивнув, поворачивается в поисках моего рта. Но я отодвигаюсь:
– Оставайся тихой, будь умницей, и я тебя поцелую.
Она нетерпеливо несколько раз кивает снова, и это вроде бы не должно быть так просто, но это так. Плескающееся напряжение в ее взгляде тут же сменяется сосредоточенностью. Зато теперь, когда это сказал, я хочу ее рот больше всего на свете – влажный, приоткрытый и прижатый к моему, когда я в нее врываюсь.
Схватив ее сиськи, я посасываю кожу ее шеи, погружаясь в ее тело и чувствуя ее напряжение и капельки пота под своими губами.
Сдерживаясь изо всех сил, Лола по-прежнему не издает ни звука, дыша резко и поверхностно.
– Вот так, – говорю я ей. – Я тебя не слышу. А слышу только, как мы трахаемся.
Я люблю звуки, которые она издает, но прямо сейчас ее молчание означает гораздо большее. Эта беззвучная мольба в ее глазах как признание, что она нуждается во мне, как в якоре, чтобы я помог ей сконцентрироваться на происходящем, и только. Не на Лос-Анджелесе. И не на книге, которую она должна дописать. Я всегда догадывался, что она ищет во мне своего рода центр притяжения и спокойствия, но знать это определенно именно сейчас, когда мы занимаемся любовью, – от этого что-то плотным узлом затягивается у меня в груди.
Кожа Лолы светло-кремовая, а на фоне темных волос кажется еще бледнее. Ее хвост развязался, а пряди разметало по плечам, они скользят по соскам и доходят до нижней части ее груди. Верхняя губа и грудная клетка блестят от пота, а ее вагина сжимает меня так сильно… Она уже совсем близко. Ее дыхание ускоряется, когда мои толчки становятся сильнее, а я прижимаюсь зубами к ее скуле, чувствуя, как сходит на нет моя сдержанность.
Я рычу:
– Ни звука. Чтобы ни единого гребаного звука!
Найдя ее запястья, я удерживаю их у нее под спиной и глубоко погружаюсь в нее, потираясь именно там, где ей нравится. Она открывает рот еще шире, на лице написана почти боль, а затем все происходит, как в эффекте домино: она изо всех зажмуривается, запрокидывает голову и скрипит зубами, чтобы сдержаться и не закричать. Ее тело стискивает меня изнутри серией диких интенсивных спазмов. Лола вспыхивает румянцем, а ее пульс становится просто безумным. Но моя девочка не позволяет себе даже легкого вздоха.
Мою грудь распирает от гордости, и я впиваюсь в ее рот своим, трахая ее быстро и неглубоко. Почувствовав свободу, она кричит от ощущения моего языка на ее. Зарывшись руками мне в волосы, она открывает глаза и не сводит с меня глаз.
– Так хорошо. – Я слышу, как хриплю на каждом толчке, а от звуков секса – влажного скольжения, шлепков по коже и скрипа моего стола – я становлюсь еще тверже.
Я не могу сдержаться и ору:
– Мать твою! Охренеть!!
Спасибо оживленному движению на улице и непрерывной суете в магазине, что приглушают наш шум.
– Сильнее, еще, скорее, – задыхаясь, просит она, вцепившись ногтями мне в шею. Она обхватила меня ногами, выступивший пот сделал нас обоих скользкими, и я крепко держу ее за задницу, чтобы притягивать к себе всякий раз, когда вонзаюсь так глубоко, как только могу, и наконец среди лихорадочных ударов кончаю с хриплым воплем. Под закрытыми веками бушуют вспышки света, по позвоночнику водопадом льется блаженство, а по всему телу прокатывается волна маленьких взрывов удовольствия.
Я обессиленно склоняюсь над ней, зубами прижавшись к шее, замедляя движения бедер и постепенно останавливаясь. Мой стол чудесным образом остался цел.
Крепко меня обнимая, Лола восстанавливает дыхание. Она не ослабляет хватку своих ног, не хочет отпускать меня, и черт, я тоже не хочу покидать тепло ее тела.
В комнате внезапно становится так тихо, как в вакууме. Мои вдохи кажутся слишком громкими и быстрыми. Лола падает вперед мне на грудь, и я обхватываю ее руками. В моих объятиях она ощущается такой хрупкой, стройной и нежной. Я же чувствую, что от меня не осталось ничего, кроме основных инстинктов – трахаться, дышать и спать. Однако мне удается остаться в вертикальном положении. Постепенно удовольствие ускользает, и я осыпаю поцелуями ее шею, остановившись вдохнуть, чтобы сказать, как охренительно хорошо это было. Прежде чем я произношу хотя бы слово, я замираю и прислушиваюсь.
Нас окружает странная тишина, и я с беспокойством ощущаю, что это интенсивное спокойствие почти мрачное и безысходное, будто мир перестал существовать, пока мы погрузились в безудержный трах.
Взгляд Лолы встречается с моим, и нас осеняет практически одновременно. Я закрываю глаза, ожидая, когда рванет:
– О черт…
Внезапно на весь магазин взвывает «Посыпь меня сахаром» Деф Леппард. И так громко, будто играет рядом с нами.
Я смотрю на Лолу, у которой все еще горят щеки от оргазма. Прикрыв рот ладонью, она сдерживает смех.
– Боже мой, – бормочет она.
А ублюдочный Джо начинает подпевать во все горло: «Женщина-разрушительница, могу ли я стать твоим мужчиной?»
Я наконец выхожу из нее, быстро стаскиваю презерватив и бросаю его в корзину для бумаг. И вместе мы начинаем одеваться: я натягиваю полуспущенные трусы и джинсы, затем футболку. Лола слезает со стола, поправляет юбку и поднимает лифчик с блузкой.
– «Телелюбовница, детка, продолжай ночь напролет!» – поет Джо.
Присоединившись, ему подпевают не меньше четырех голосов.
Лола застегивает крючки сзади, поправляет бретели, а потом закрывает лицо руками:
– О боже, господи боже мой.
Музыка стихает, и Джо объявляет:
– Покажись, могучий жеребец!
Сквозь смех я кричу в ответ:
– Да заткнись ты, мать твою!
Помогаю Лоле с блузкой и слышу хохот за дверью. Завязав волосы в пучок, она говорит:
