Лэнгдон саркастически улыбается.
– Сколько тебе лет? – наклоняясь вперед и облокачиваясь на локти, спрашивает он.
Я сажусь.
На панно изображена девушка с канистрой бензина, держащая в руках спичку.
– Двадцать три.
– Двадцать три, и ты написала книгу, которая кому-то понравилась. Ну а теперь ты все стала понимать в Голливуде. – Щелкнув пальцами, он откидывается на спинку кресла. – Честно говоря, не понимаю, зачем я здесь?
Температура моей крови превысила кипение. Что он сейчас сказал?
– Я тоже не понимаю зачем, – наконец выдаю я подрагивающим голосом. – Тебе сорок пять, и ты написал только один адаптированный сценарий для крупного фильма, собравшего в прокате меньше одиннадцати миллионов. Наш бюджет в десять раз больше.
Лэнгдон делает глубокий вдох, от чего становится похожим на дракона, который вот-вот изрыгнет пламя.
– Я занимаюсь инди-фильмами, и это перспективная ниша, которая позволяет мне…
Остин пытается засмеяться, но получается резкий вопль.
– Лэнгдон, остановись. Не звезди. Лола просто говорит, как чувствует. Это все для нее в новинку. – Он поворачивается ко мне и успокаивающе говорит: – Что-то из этого – и да, я понимаю, насколько это трудно, – ты должна доверить нам. Мне. Лэнгдону. Доверить процесс. Как думаешь, сможешь?
Он кивает и улыбается, будто я уже согласилась. Я же потрясенно смотрю на него.
– Превосходно, – заявляет он. – Мы самую-самую малость изменим первую сцену, и бах! На экранах появится созданный тобой мир!
* * *
Остаток встречи был таким же ужасным. Лэнгдон наконец справился со своим раздражением, но вся моя история оказалась порезанной на перемешанные между собой куски. Исчезли диалоги, которые я так люблю. В сценарии стали красоваться сцены, которые мне и в голову бы не пришло включить в книгу. Не то чтобы я сильно трясусь над своей работой, но так много изменений просто не имеет смысла. И мы будем продолжать делать это и завтра. И послезавтра.
Я заказала еду в номер и переоделась в пижаму, когда на часах еще не было и восьми вечера. Эрик позвонил во время нашего короткого перерыва на ланч, и мы договорились созвониться еще раз в пятницу, когда поеду домой. Судя по голосу, он вроде не собирался меня прикончить. Но я знаю, что по приезде затаюсь в своей писательской пещере.
Черным безжизненным пятном в центре мягкой кровати лежит мой телефон. Мне хочется позвонить Оливеру и попросить его поболтать со мной, чтобы отвлечься от этого вымораживающего безумия, но воздух при каждом моем вдохе проходит только полпути по горлу и тут же спускается обратно.
Он нужен мне здесь. У меня список дел длиной в пять километров, но от одиночества я чувствую беспокойство. Такая сильная потребность в нем (и так скоро!) кажется настоящим помешательством. Большую часть дня вместо работы над сценарием я провела в желании вернуться в Сан-Диего.
Но я не хочу разговаривать с Оливером по телефону, потому что чувствую панику, которую нереально толком сформулировать: по поводу нас с ним, книги, фильма, всего происходящего в целом… И по этой же причине я не могу написать ему СМС, ведь уложить эту бездну в несколько слов на экране маленького гаджета – банально и нелепо. Я настолько странно и безрассудно скучаю по нему. Меня тянет уехать отсюда и быть этой ночью с ним. Оливер нужен мне в этом номере, и я точно знаю: он тут же, не раздумывая, приедет сюда, стоит мне только попросить. Успокоит меня, рассмешит, и его подначивания сведут мое помешательство на нет. Отвлечет какой-нибудь ерундой – пушистой штучкой, надевающейся на кончик ручки, яркой пластмассовой слинки
[42]. Чем-нибудь дурацким и бесполезным.
Но если он поедет сюда, то будет в дороге один, причем поздно. А люди любят выпить. Они часто не осторожны. Часто за рулем говорят по телефону и пишут СМС. А от Сан-Диего ехать больше двухсот километров.
От входящего сообщения вибрирует телефон, и на экране я вижу его имя.
«Как все прошло?»
Беру телефон и начинаю набирать с десяток различных ответов, но удаляю каждый. Бросив в итоге его на кровать, я выключаю телевизор и иду в душ. Потом беру блокнот, следующие несколько часов провожу за самыми худшими зарисовками, что когда-либо делала, и швыряю его на кровать. Был ли успех «Рыбы Рэйзор» счастливой случайностью? Я начала его создавать в пятнадцать лет, и мне понадобилось три года, чтобы закончить. Следующие два ушли на редактуру и еще два на подготовку к публикации. Как я вообще думала написать следующую книгу во время вечных поездок, работой над фильмом и влюбленности?
На панно изображен грызущий все на своем пути монстр.
Я выжата как лимон, но ум и не собирался останавливаться. Тогда, покопавшись в сумке, я нахожу снотворное. Эти маленькие белые таблетки всем своим видом словно бросают мне вызов.
Я даже толком не почувствовала, как одна скользнула вниз по горлу. От объемного и пустого мир сужается до размеров точки, где я в руке держу карандаш. Линия удлиняется и выходит за пределы листа, а мои веки резко, как срубленные деревья в лесу, закрываются.
* * *
На следующее утро у входа в здание меня встречает Остин с огромной кружкой кофе в руках.
– Подумал, тебе понадобится, да? – спрашивает он, попивая свой крошечный эспрессо.
Я улыбаюсь и, поблагодарив, беру кружку. Внутренне вздрагиваю: он дает понять, что сегодняшний день будет длиннее и труднее вчерашнего? Или же мне просто нужно быть сосредоточенной и он решил, что кофе тут в самый раз?
Следуя за ним к лифтам, я слушаю его короткий разговор по телефону. Как только подъезжает лифт, он отключается, и вместе с толпой мы входим в кабину.
– Хочу, чтобы ты знала: Лэнгдон действительно чувствует дух твоей истории, – слишком громко для такого замкнутого пространства произносит Остин.
– Конечно. – Мне хочется поговорить об этом с Остином плюс убедиться, что мы вовремя закруглимся, и я успею поработать в отеле, но только не в переполненном лифте.
– И я понимаю, что та тема с возрастом стала камнем преткновения…
– Именно, – тихо подтверждаю я.
– Но у Лэнгдона отменное чутье на кино, он знает, что будет иметь успех, а что нет. Мы не можем показать по большей части мужской зрительской аудитории пятнадцатилетнюю героиню.
Все вокруг притихли и явно ждут, что я отвечу.
– Ну и зря, – замечаю я, и позади кто-то фыркает. Трудно сказать, была ли это поддержка или насмешка. – Хотя той же Натали Портман в «Леоне» было двенадцать, и многие нюансы отношений Рэйзора и Куинн позаимствованы оттуда.
Лифт останавливается на нашем этаже.
– Ну в свое время были, конечно, обсуждения сексуальных нюансов их отношений, – замечает он.
