– Это не похоже на тебя, особенно что касается Оливера.
Я смеюсь и включаю конфорку.
– Не похоже? Вспомни, когда Оливер впервые пришел сюда. Ты смотрел на него как на вымирающий вид.
– Это просто было необычно, – оправдывается он. – Ты еще никогда не приводила домой парня.
– Я паниковала насчет работы и сказала ему, что мне нужно немного пространства, перерыв. Ну а он отправился ужинать с кем-то еще. – Потираю глаза. – Он злится и, думаю, поэтому-то и пошел. – Я кладу кусочек масла на сковородку и наблюдаю, как он тает. – Я сожалею о том, что сделала, но теперь не знаю, как это исправить.
– Но ты ведь буквально… – Он делает паузу и качает головой. – Честно говоря, я из-за этого больше расстроен, нежели из-за произошедшего с Эллен.
Ко мне приходит облегчение. Где-то в глубине моего сознания запечатлелся образ папы в тот момент, когда его оставила мама, и я боялась, что он снова станет таким, если Эллен уйдет. Слава богу, что он уже другой.
– Так, давай с самого начала, – говорит он. – Что у тебя с работой?
– Я пропустила срок сдачи книги. Не говоря уже о трех интервью, что я проспала. – Папины брови, кажется, взлетели к потолку. – В жизни не запарывала дедлайны, но я настолько отвлеклась, что запоздала со сдачей книги, будучи не в состоянии сосредоточиться.
Я обжариваю на сливочном масле кусочки хлеба, переворачивая, чтобы они схватились со всех сторон.
– Но ты только не расстраивайся, – предостерегающе поднимает руки папа, – потому что я просто пытаюсь понять – какое это имеет отношение к Оливеру?
Из-за дискомфорта, что я обсуждаю это с отцом, в животе все сжимается, но у меня уже нет сил сопротивляться.
– В последнее время, сев за работу, я ловлю себя на том, что кручу в голове, что он сказал или сделал. И настолько забылась, что решила, будто у меня есть еще неделя, чтобы закончить «Майского Жука».
– Но ты все же успела ведь, нет?
– Я задержала книгу на три недели. Думаю, я свалила вину на произошедшее с Оливером вместо… Даже не знаю…
Папа ждет несколько секунд, что закончу, а потом мягко продолжает:
– Вместо того чтобы признать, что ты была совершенно и оправданно потрясенной? В этом ключе причина моего безумия не такая уж и непонятная. – Лола, детка, твоя жизнь перевернулась с ног на голову еще до отношений с Оливером.
Я разбиваю в сковородку два яйца, убавляя огонь, чтобы они не пережарились. Он так легко меня понимает. От этого снова на глазах наворачиваются слезы:
– Я знаю.
– За последние несколько месяцев ты провела в самолетах больше часов, чем мой сосед-пилот.
– Знаю.
– Ты помнишь, когда впервые начала рисовать? – спрашивает он.
Немного подумав и вытерев слезы, я отвечаю:
– Нет.
– Потому что тебе кажется, что так было всегда. Поначалу были просто каракули на каждом листке бумаги и выигранные конкурсы раскрасок в супермаркетах. Но после ухода мамы все изменилось. Вместо того чтобы развлекаться рисованием, оно стало твоим единственным занятием. Каким-то наваждением. Меня часто мучала бессонница, и, проходя мимо твоей комнаты посреди ночи, я заставал тебя сидящей, сгорбившись, за столом и рисующей. Это было твоим способом спрятаться от невзгод. В те времена я не всегда был приятным в общении, и ты отображала на бумаге все свои мысли и чувства.
Я молча жду, когда он продолжит, наблюдая, как готовятся яйца. Желтки поблескивают канареечно-желтым, а кусочки хлеба схватываются белками. Я практически вижу поднимающийся жар от сковороды, он деформирует воздух над ней.
– Тебе необходим Рэйзор. Необходим твой мир, где ты все контролируешь, где невозможно сказать лишнего или что-то испортить, потому что все там создано тобой. Герои там говорят то, что не можешь сказать ты. И им не важно, сделаешь ли ты что-то не так. Рэйзор от тебя не уйдет. Он твоя семья. – Папа делает паузу и потом продолжает: – Уверен, это пугает – хотеть кого-то так же сильно, как ты Оливера.
Я смотрю на него ничего не выражающим взглядом:
– Пап.
Он возвращает мне такой же взгляд, но его чуть мягче и более понимающий. Мудрый.
– Я не сомневаюсь, что все это подавляет и пугает. Уверен также, что страшит необходимость поделить свое внимание между этими двумя объектами любви. Ты не хочешь потерять ни один из них. И ни один не хочешь бросить, при том, что Рэйзора ты знаешь дольше. Оглянувшись на сковородку, я аккуратно переворачиваю хлеб и яйца. – Ты сделала глупость, а Оливер, вместо того чтобы оставаться сильным и непоколебимым, как скала, таким, к какому ты и привыкла, отошел в сторонку и дал тебе то, о чем ты просила. А на свидание пошел, чтобы убедить тебя в своей точке зрения. – Не оборачиваясь, я чувствую, как он наклоняется вперед, локтями опираясь на стойку. – Я верно оценил ситуацию?
Я поправляю яичницу краешком лопатки, не глядя на его, уверена, самодовольную улыбку до ушей. Мне неприятно, что этот разговор еще раз прошелся по ранам, оставшимся после ссоры с Оливером в баре.
– Да.
Папа встает и идет к шкафу взять тарелки.
– Но по крайней мере он сделал, о чем ты его просила, так что тебе нечему удивляться.
У меня вырывается недоверчивый смешок:
– Намекаешь, что я намеренно саботировала отношения с Оливером?
Папа качает головой.
– Я всего лишь говорю, что ты непростой человек. У тебя есть провальный опыт в отношениях, и независимо от твоего решения, будто он распространится на последующие, это не так. Я всегда беспокоился, что у тебя что-то вроде синдрома покинутости
[52]. И отчасти я прав.
Я смотрю на него, разинув рот и мысленно сочиняя отповедь века, но он продолжает:
– Но мне кажется, на самом деле ты боишься не оказаться брошенной, Лола. А боишься, что это тебе придется отказаться от того, кого любишь.
Внутри мне что-то с грохотом рассыпается:
– Папа…
– И поэтому отказываешься заранее. Или же, исходя из того, что хорошо тебя знаю, ты в принципе не позволяешь отношениям становиться глубже.
Я изо всех сил стараюсь проглотить огромный комок в горле, раскладывая лопаткой наш завтрак по тарелкам, что он держит в руках. Мельком глянув на него, я уже не могу отвернуться.
– Ты не твоя мама, детка, – шепотом говорит он.
Горло стискивает еще сильнее:
– Я знаю.
– Нет. – Он кладет одну руку мне на щеку. И поворачивает мою голову, чтобы я снова посмотрела на него. – Услышь меня сейчас. Ты не она. – Я киваю, торопливо и молча смаргивая слезы. – Выясни, как сбалансировать отношения с Оливером с карьерой, о которой ты мечтала всю жизнь, – говорит папа. – Потому что иначе останешься ни с чем, если решишь, что должна выбирать.
