– Что ещё за интервью? С кем? Ты сказал, что мы идём в библиотеку! – Поппи оглянулась на оставшуюся позади улицу. Если подумать, у неё уже давно возникло подозрение, что они сбились с пути.
– Я сказал так, чтобы твоя бабушка нас отпустила, – самодовольно ответил Эразмус. – Не волнуйся. Вскоре всё прояснится.
Эразмус привёл Поппи на окраину города, где начиналась тропа, уходящая в глубь Загадочного леса. В какой-то момент кряжистые деревья расступились, и ребята вышли на поляну перед мутной рекой, придающей пейзажу ещё большую унылость. Они недолго шли по берегу, пока не наткнулись на прибитый к пню знак с надписью «Марли», под которым висело маленькое ведёрко с крышкой, видимо, как предположила Поппи, игравшее роль почтового ящика. Но кто-то дополнительно написал на знаке баллончиком «Берегис Шепелявого Марли». Те же самые слова были вырезаны на стене вагона, в котором Поппи приехала в Пену.
– А нам вообще можно здесь ходить? – спросила она, ощущая в груди знакомую тяжесть беспокойства. – Разве нарушать границы частной собственности не запрещено?
Поппи остановилась, чтобы проверить, хорошо ли затянуты её шнурки, и обратила внимание на ещё три самодельных знака, торчащих по обочинам тропы:
ПОШЛИ ПРОЧЬ
ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ
МАРЛИ ДО ВАС ДОБЕРЁТСЯ
«И что он сделает, когда до нас доберётся?» – подумала Поппи и немедленно об этом пожалела.
– Это не его земля, – сказал Эразмус. – Он не сможет приказать нам уйти с его земли, если она не его.
– Ну, может, он сквоттер, самовольно поселился здесь и считает себя вправе, – тихо предположила Поппи, но Эразмус проигнорировал её слова.
Поппи знала о правах сквоттеров, потому что её папа как-то раз помогал по каким-то юридическим вопросам своему другу Хьюго: его второй дом обжили сквоттеры. Поппи была не в восторге от Хьюго и его жены Леды с её неизменно кислым выражением лица.
– А тебе не нужно успеть домой к ужину или ещё зачем-нибудь? – спросила Поппи в надежде заставить Эразмуса вернуться назад в город.
Бабушка ела, когда хотела, поэтому они ужинали обычно где-то между половиной девятого и девятью вечера.
– Я сам готовлю себе ужин, – откликнулся Эразмус. – И обед, даже когда хожу в школу.
Поппи посильнее запахнула кофту. Вечер выдался прохладным. Мама была права насчёт погоды в Пене. Здесь границы времён года были сильно размыты: уже сейчас в листве можно было заметить первые осенние мазки.
Всё чаще под деревьями виднелись кусты, усыпанные жёлтыми ягодами. Они росли гроздьями, будто сбивались в кучки, спасаясь от холодного ветра.
– Они ядовитые, – вовремя предупредил Эразмус: Поппи уже присматривалась к ветке с особенно мясистыми ягодами. – Марли выращивает их, чтобы отваживать людей.
– Кто он такой, этот Марли? – взволнованно спросила Поппи.
Ей приходилось уговаривать себя идти вперёд. С тех пор, как её сердце начало иногда мчаться галопом, ей стало всё труднее нарушать правила. Она почти слышала исходящий от букв на знаке гневный крик: «ПОШЛИ ПРОЧЬ!»
«Мама нарушила правила, – ей не хотелось так думать, но мысль было не удержать. – Она знала, что ездит с неработающими поворотниками, и чем это закончилось для неё на том повороте?»
Поппи провела пальцами по грубой коре растущего рядом дерева, возвращаясь в реальность. Она ненавидела себя за эти мысли. Мама была не виновата, разве нет?
– Поппи?
– Да?
– Ты спросила меня, кто такой Марли.
– Да, прости.
– Марли, более известный среди населения Пены как Шепелявый Марли, бездомный… только у него есть дом. Почти все в городе – а вообще-то я думаю, что абсолютно все – его избегают. Он что-то вроде местной головной боли, так как многие считают, что он подворовывает и у него проблемы с алкоголем. Большинство придерживается мнения, что от одинокой жизни у него слегка поехала крыша. Те, кто бывал неподалёку от его дома, утверждают, будто слышали, как он кричит на самого себя. Он живёт в Пене уже лет пятьдесят как минимум.
– И зачем мы его ищем?
– Мы на месте! – неожиданно воскликнул Эразмус и выудил из ранца видеокамеру. Сняв крышку с видоискателя, он принялся снимать крупным планом ягоды и деревья. – Дом Марли, – чётко произнёс он, явно для записи. – Двадцать седьмое августа, шестнадцать часов восемь минут.
Поппи теперь тоже могла разглядеть за кустами хлипкие ступеньки, ведущие вниз, к реке. К берегу была причалена ветхая баржа. Её корпус усеивали заплаты из прогнивших досок и оловянных полос, видимо, в попытке заделать опасно большое количество протечек.
Эразмус завершил съёмку и потащил Поппи по ступенькам к барже, служившей, судя по всему, домом Марли.
– Мне кажется, здесь опасно! – прошептала Поппи, заметив скопившиеся вдоль края воды ржавые горы мусора.
Эразмус вступил на крохотную палубу и громко постучал в низкую дверь. Поппи в ужасе замерла, но быстро поняла, что рядом с Эразмусом ей не так страшно, чем с лесом за спиной, и шагнула вслед за ним на баржу.
– Похоже, никого нет дома, – прошептала она и потянула Эразмуса за рукав.
– Тогда почему из трубы идёт дым? – спросил он и, шагнув вбок, постучал ещё раз.
– Кто там? – послышалось изнутри.
Из двери выдвинулось нечто вроде телескопа. В его объективе моргал жёлтый воспаленный глаз.
– Эразмус Толл и Поппи Слаб, – громко сообщил Эразмус и вновь включил видеокамеру.
– Никогда не шлышал ни о каких Эражмуше Толле и Поппи Шлаб. Уходите!
Поппи что было силы дёрнула Эразмуса за рукав и в страхе замотала головой.
– Нам нужно с вами поговорить, – ещё громче сказал Эразмус, выдираясь из хватки Поппи.
– Вы что, не шлышали о Шепелявом Марли? – взревел в ответ голос. – Не шлышали о чудовищном монштре, что у меня вмешто домашнего любимца? Шидеть, малыш, шидеть!
С другой стороны двери послышался яростный скрежет когтей, и Поппи сделала шаг назад и схватилась за перила.
– Уходите шкорее! – предупредил голос. – Я не шмогу долго его удерживать. Он разорвёт ваш на кушочки как хлопушку, если доберётша до ваш!
– Нам нужно поговорить с вами о Щеппах.
Скрежет оборвался. Голос замолчал. Через секунду дверь приоткрылась, и в щелку выглянул жёлтый глаз.
– Кто шкажал вам о Щеппах?
Эразмус поискал в ранце, достал отксерокопированную вырезку из газеты и с гордостью её продемонстрировал, будто она была главной уликой в расследовании.
Огромная рука с грязными ногтями, будто припорошенная серебристыми волосками, выдернула из его пальцев ксерокопию.
