– До этого я ещё дойду, – пообещал Марли, глянув, как рычащая полицейская собака.
Бассет-хаунд подошёл к люку и с большим интересом уставился на бурлящую воду.
– Отойди оттуда, Марли! Шобаки с кошками не дружат!
Пристыженный пёс неровным шагом потрусил в угол. Из люка на пол плеснула грязная вода. Поппи заглянула в проём. Там не могло быть кошек: кошки ненавидят воду. Ей вдруг представилось нечто серебристое, с щупальцами, и она передёрнулась. Но спросить, правда ли бывают подводные кошки, она не успела. Эразмус первым нарушил молчание:
– Почему вашу собаку зовут так же, как вас?
Крякнув, Марли-человек повернулся к ним спиной и закрыл дверцу люка.
Поймав взгляд Поппи, Эразмус сложил одну руку в виде рта, вторую – в виде собаки и изобразил, будто они разговаривают друг с другом.
Не сразу, но Поппи сообразила, что он имел в виду: «Вот почему люди думают, что он беседует сам с собой. На самом деле он разговаривает с псом».
Марли сдёрнул с рук перчатки и плюхнулся назад в кресло. Марли-пёс к нему присоединился.
– Я пыталша рашкажать людям в городе о том, что я видел – что там обитают эти шущештва и что они держат кого-то в плену и творят ш ним или ш ней ужашные вещи. Но мештные только пугалишь, и вмешто того, чтобы поверить мне, они решили, что я дружу ш бутылкой, и вшё потому, что я шепелявлю. Я школько раж жа эти годы пробовал им вшё объяшнить, но никто меня не шлушал. По шей день не шлушают.
– А что насчёт книжки? – спросила Поппи и едва не подпрыгнула от своих слов, готовая, что Марли обрушится на неё с криками.
Но он вместо этого тяжело вздохнул.
– Увиденное шильно меня потряшло. Той ночью, вернувшишь домой, я обнаружил, что моя книжка, которая вшё это время пролежала у меня в кармане, опуштела.
– Опустела? – переспросила Поппи.
– Её штраницы штали чиштыми. Вше мои ришунки и шхемы – вшё ишчежло. Ни чёрточки не ошталось. Будто начишто вышошало. Ш той же ночи я начал шепелявить. До того я говорил нормально. Но что ещё более штранно, шпустя пару недель я прихожу домой и вижу, что вшё вверх дном, а книжки нигде нет.
– Хотите сказать, её украли? – спросил Эразмус.
Марли пожал плечами.
– Я только жнаю, что, когда я пришёл домой, её там не было. Больше я её не видел.
Эразмус открыл рот, прежде чем Поппи успела остановить его жестом.
– Как выглядела ваша книжка?
– Э-эм, желёненькая такая, – почесал Марли голову.
– А можно поподробнее? Может, на ней были какие-то пометки? – спросил Эразмус, ногой пододвинув к нему штатив.
Марли помотал головой.
Поппи глубоко задышала, успокаивая сердце.
– Минутку, – внезапно пробормотал Марли и снял с головы очки для плавания, оставившие вокруг его глаз красные круги. – Было кое-что. Мои инициалы. На жадней обложке. «М. Г». Я шам их вышил. Я обшил книжку кушком шёлка, нашёл его на фабрике, когда ещё там работал. Он валялша, шмятый, в углу жакрытого шкафа в машинном отделении.
Сердце Поппи гулко бухнуло, как литавры. Она не смела посмотреть Эразмусу в глаза. Марли Гаст. Вот что означали буквы «М. Г.» на задней обложке.
Стараясь действовать незаметно, как первоклассный карманник, она сунула руку в карман. Почему ей становилось спокойнее всякий раз, когда она касалась книжки, убеждаясь, что та всё ещё с ней? Книжка сглаживала тревогу, но от мысли, кто или что написал внутри её то стихотворение, Поппи замутило.
– Можете рассказать, – начал Эразмус, – что, по-вашему, стало с теми существами…
Его прервал раздавшийся снаружи пронзительный визг. Марли от страха пролил чай.
– Какого чёрта?! – гаркнул он. – Кого вы ш шобой привели?!
Он вскочил, уронив штатив, и угрожающе навис над ними.
– Мы никого с собой не приводили! – закричал Эразмус. – И осторожнее, вы разобьёте мою камеру!
– Мне вшё равно, кто что говорит! – взревел Марли. – Я жнаю одно: я ничего никогда не крал! Они лгут. Они вше ЛГУТ!
Поппи бросилась к двери. Но её напугал не Марли. А визг.
На вершине прибрежного склона между кустами с ядовитыми ягодами стоял Черчилль. Он истерически хрюкал и двигал ушами. Поппи взлетела по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и подхватила его.
– Что такое, Черч? Как ты меня нашёл?
– Он не умеет говорить! – воскликнул Эразмус, которого задержал застрявший в дверном проёме штатив.
Но Черчилль и не думал успокаиваться. Будто спаниель, он выпрыгнул из рук Поппи и помчался в лес. Поппи, не раздумывая, последовала за ним. Поскальзываясь и спотыкаясь на неровной земле, она стиснула пальцами карман, проверя книжку.
«Она на месте. Она на месте».
Восемь
Бабушка
Перед бабушкиным домом стояла машина «Скорой помощи». Первой мыслью Поппи стало: «Огни не мигают. Это же хорошо, да?» Черчилль нырнул в свою поросячью дверцу, пока Поппи возилась с ключами. Но дверь открылась раньше, и Поппи поприветствовал мужчина в зелёной медицинской форме.
– Ты, должно быть, Поппи? – спокойно улыбнулся он.
– Да, где моя бабушка? – Она вытянула шею, заглядывая ему за спину.
«Зачем задавать глупые вопросы в экстренной ситуации? Или она не экстренная?»
– Не волнуйся, твоя бабуля…
– Бабушка.
– …в порядке, – договорил врач, поднимая руки в защитном жесте, будто Поппи была злой наседкой, сбежавшей из курятника. – Нет причин для паники! Она просто слегка упала.
«Слегка упала? Что это значит? Слегка упала с обрыва?»
Поппи протиснулась мимо него и побежала прямиком к бабушкиному креслу. Бабушка лежала на полу, под головой у неё была подушка. Рядом сидела второй врач и проверяла пульс. При виде Поппи бабушка приподняла голову.
– Поппи, дорогая, ты пришла.
Она смотрела устало. На секунду Поппи решила, что стоящий в ушах звон имеет какое-то отношение к бурлящей в жилах крови, но затем она заметила валяющуюся рядом с бабушкой телефонную трубку.
– Черчилль меня нашёл, – прошептала она.
– Он хороший поросёнок. Умный поросёнок. Не переживай, дорогая. Уверена, это ерунда. Просто слабость – со стариками такое случается постоянно.
Черчилль улёгся на пол рядом с бабушкой и уткнулся пятачком ей в живот. Она ласково его погладила и беспокойно заёрзала.
