Она прочитала первую заметку:
1952
Альберт «Берти» УИНТРОП: муж., 13 лет, 155 см, голубые глаза, тёмно-русые волосы.
По словам матери, как-то вечером Берти вернулся домой после игры в регби, и она заставила его постирать куртку и оставить её сушиться всю ночь на улице. На следующий день Берти надел вышеуказанную куртку и пошёл в школу. Придя домой, он обнаружил, что не может снять эту куртку. Она будто срослась с его кожей. Миссис Уинтроп заявляла, что волосы Берти постепенно поседели, цвет глаз поблек, он перестал говорить, а когда Берти через много лет умер, его похоронили на пенском кладбище в той же куртке.
Примечание: в Пене существует старый завет, который сейчас практически не соблюдается, гласящий, что оставлять бельё на верёвке после шести часов вечера – к беде.
Поппи подвинулась на сиденье стула вперёд, чтобы не касаться кардигана. Бабушка не просто соблюдала этот старый завет, он входил в число её железных правил.
Далее шли похожие описания происшествий с Эндрю Букером (пианистом), Минти Тогс (девочкой, висевшей на бельевой верёвке) и облысевшей Вэнди Покс. Они с Эразмусом всего пару дней назад побывали на месте, где нашли последнюю.
Поппи изучила все случаи и выписала всё, что их объединяло. За исключением очевидного – выцветания и потери речи, – она заметила только одну схожесть: все трое пропали в пятницу, но Эразмус и так уже ей об этом сказал, и ей самой это виделось простым совпадением. Найдя чёрную ручку, она добавила свою заметку о Вилме Норблс, девочке, исчезнувшей во время купания в реке:
Апрель 1973
Вилма Норблс: жен., 10 лет, внешность неизвестна.
Чемпионка по плаванию, ходила в школу на Северной Загадочной улице. Летом Вилма тренировалась, плавая по реке Пене. Точные сроки неизвестны, но постепенно глаза Вилмы стали выцветать. Вскоре она перестала говорить, поседела, и однажды она нырнула в реку и больше её никто не видел.
Поппи посмотрела в окно. Её взгляд скользнул по тёмному палисаднику и облезлой краске уличных фонарей через дорогу. Внезапно у неё словно открылись глаза на тот факт, что она была дома совершенно одна, и, проверив замок задней двери, она сходила за Черчиллем, чтобы тот побыл вместе с ней в гостиной.
Далия оказалась не такой интересной, как надеялась Поппи. У неё был большой рот, жирно накрашенный помадой, и большую часть вечера она провела, прижимая к уху украшенный стразами телефон и уговаривая свою сестру посетить её массажиста «с мировым именем с материка».
– Так умиротворяюще, слышишь меня, Могс? Ты же знаешь, как я не люблю всё вычурное, – повторяла она каждые тридцать секунд, поправляя выкрашенные в баклажанный цвет и постриженные бобом волосы и попивая шардоне.
Она прервалась, только чтобы пожаловаться на дороговизну контактных линз и предложить Поппи сыграть в «Монополию», потому что ей было скучно. Та на секунду загорелась: было бы здорово иметь возможность выкупить все отели, станции и предприятия Лондона. Но Поппи была рада и сортировать пуговицы. Ей хотелось завершить какое-нибудь полезное дело к тому времени, как бабушка вернётся из больницы.
Каждые десять минут она ловила себя на том, что проверяет телефон: не звонил ли папа. Она отправила ему сообщение из больницы, написав про бабушку и что она в порядке.
В четверть первого ночи, когда Поппи уже засыпала в своей постели, экран её телефона засветился. Папа прислал сообщение:
Поппи едва удержалась, чтобы не написать в ответ:
Что?! Так занят курсированием по Канаде на своём велике, что некогда даже проявить сочувствие?))))))))))))))))))))
(видишь, как много смайликов я поставила)
Она только задремала, когда её телефон опять замигал, на этот раз из-за звонка с незнакомого номера.
– Алло?
– Это Эразмус. Эразмус Толл.
– Привет, Эразмус Толл. Сейчас час. Час ночи.
– Сейчас без трёх минут час. Не преувеличивай – многие считают это качество непривлекательным.
– Мне всё равно, – ответила Поппи.
– Я звоню, чтобы сказать, что ты огорчила меня, уйдя посреди нашего интервью.
– Серьёзно? Мне казалось, мы обговорили всё, что можно. Дело в шляпе, Раз.
– Вообще-то нет, – отрезал Эразмус. – Он мог ещё столько нам рассказать, если бы твоя глупая свинья нас не прервала и ты бы не убежала вместе с ней.
Сердце Поппи сделало кульбит.
– Во-первых, Черчилль – мини-пиг, и, во‑вторых, ты что, шутишь?!
– Даже не думал. Когда идёт расследование, мы не отдыхаем – ни днём, ни ночью, в болезни и в здравии.
– Давай без аналогий с бракосочетанием.
– Это не аналогия, а фигуральное выражение.
– Фигуральное выражение и есть аналогия, – пылко возразила Поппи. – И моя бабушка в больнице. Так что спасибо, что спросил, всё ли в порядке.
– Она жива?
– Да, – всхлипнула Поппи.
– Она изъясняется здраво?
– Да.
– Тогда я не понимаю, почему тебе приспичило меня бросить. Твой поступок был нелогичен. Неужели ты не понимаешь?
В груди Поппи забулькала злость, и она нажала на кнопку «Прервать звонок», после чего бросила телефон на тумбочку.
Ей что-то снилось той ночью, но последней её мыслью перед тем, как окончательно заснуть, стала: «Я не буду из-за него плакать. Если смерть не заставила меня плакать, то Эразмус Толл тем более».
Девять
Ухажёр
– С кем ты вчера так поздно ночью разговаривала, девчушка? – спросила Далия, пока они ехали в её помятой золотистой легковушке в школьное ателье.
День стоял непримечательный, небо было плоским и серым. Далия прибавила громкость радио сразу же после того, как задала вопрос, будто ей было всё равно, ответит Поппи или нет.
– С одним знакомым, – пробормотала Поппи, прижавшись носом к окну и рассматривая проносящиеся мимо поля.
– А! – понимающе воскликнула Далия и сорвала длинными зубами крышку с бутылки с полезным для здоровья зелёным смузи. – Мальчики, да? Тебе меня не обмануть, девчушка.
Поппи ничего не ответила, а сама подумала: «Тебя обмануть легче, чем глухого голубя с повязкой на глазах».
