Эразмус жадно жевал круассан, который едва не лопался от напиханных в него анчоусов. Бабушка открыла входную дверь. Стоящая на пороге мисс Толл громко говорила по мобильному телефону, крутя в пальцах ключи от машины.
– Ты сказал, я могу взять на пару смен меньше на этой неделе и на пару больше на следующей, Том, – услышала Поппи прокуренный голос мисс Толл. – Мне нужно платить за аренду, Том. Мы не миллионеры, знаешь ли. Чёрт!
Её глаза скрывали солнцезащитные очки, и лишь по редким движениям густых тёмных бровей можно было понять, какие эмоции она испытывает. Мисс Толл завершила звонок.
– Я говорила тебе больше её не надевать. Она не твоя, – прошептала она Эразмусу, дернув его за пижаму. Затем она заметила зажатый у него под мышкой свёрток. – Что это? – ткнула она в багет блестящим чёрным ногтем.
– Я приготовила ему бутерброд, – тепло пояснила бабушка. – В школу!
Мисс Толл вырвала свёрток и протянула его бабушке.
– Очень мило, – холодно сказала она, – но мы обойдёмся без вашей благотворительности.
– Там нет икры! – ошеломлённо воскликнула бабушка. – Только ветчина и сыр. Ничего такого.
– У нас всё хорошо, – без тени улыбки процедила мисс Толл. – Мой мальчик и я в полном порядке. Пусть у нас нет красивого дома и огромного телевизора, но мы справляемся. Мы прекрасно ладим, не так ли, Разл-Дазл?
Она толкнула Эразмуса, но тот ничего не сказал. Мисс Толл повернулась к бабушке.
– Если он опять сюда придёт, отправьте его сразу домой. Я не хочу, чтобы мой сын болтался с чужими людьми. Может, мы живём и не в большом городе, но достаточно одного ненормального при свете фонарей в ночи, если вы понимаете, о чём я.
Поппи поймала бабушкин взгляд, но лишь на мгновение.
– Иногда я боюсь, – тихо продолжила мисс Толл, – боюсь, что он подхватит ту странную болячку, как та пара ребят из его школы. Я слышала, их глаза стали такого непонятного цвета и они перестали разговаривать. Но Эразмус всегда мало говорил, даже когда был совсем крошкой, да, малыш?
Другие мальчики бы вздрогнули и начали ныть, что они никакие не малыши, но Эразмус не издал ни звука.
– Ну, я знаю, что вы очень заняты, на работе и дома, как мама, – сказала бабушка. – Я очень хорошо помню, каково это. Так что, если вам нужно оставить его где-то после школы или на ночь, мы с радостью его примем.
– С чего вы решили, что я не могу позаботиться о сыне, миссис Хериссон? – повернулись к ней мисс Толл и тряхнула головой. – Все в этом городе только и знают, что совать нос не в своё дело. Все считают, что это их прямая обязанность – обсуждать за моей спиной, как мне воспитывать моего ребёнка. И можете мне поверить, ни один из их мужей не бросил их выживать на одном пособии с просроченной за три месяца арендой.
Поппи посмотрела на Эразмуса, но быстро отвела взгляд, чтобы не смущать его. Эразмус сказал, что его папа умер. Он либо лгал, либо предпочитал верить в свою версию. Поразмыслив, Поппи решила, что тут может быть одновременно и то и другое.
Бабушка выпрямилась. Она была высокой и полной достоинства.
– Я не считаю, что имею право указывать вам, как растить вашего сына, – произнесла она приятно твёрдым тоном. – Но проявлять доброту к ближнему – это совсем не то же самое, что совать нос в чужие дела. А так как ваш сын дружит с моей внучкой, боюсь, это делает его и моим другом тоже. Готовить друг другу обед – это обычная практика между друзьями.
– Нам не нужны обеды. Или друзья, – заявила мисс Толл и потянула Эразмуса за собой. – По мне, так всё это не более чем благотворительность. Я знаю, как это бывает. Затем вы скажете мне прийти в вашу церковь, где мы сядем кружком, возьмёмся за руки и будем жаловаться на жизнь. Ничего этого нам не надо. Мы в порядке.
Мисс Толл повела Эразмуса к невзрачной бежевой машине.
– Эразмус, – позвала бабушка, и он обернулся. – Тебе всегда здесь рады.
Мисс Толл толкнула Эразмуса на переднее сиденье, пристегнула ремнем безопасности, после чего захлопнула дверь и кисло посмотрела на бабушку. Руки Эразмуса безвольно лежали на коленях, и он не отрывал взгляда от приборной доски. Поппи его не узнавала. Она обняла бабушку за талию.
Бабушка хотела проводить Поппи до школы, но этим утром её нога выглядела сильно опухшей, поэтому Поппи настояла, что дойдёт одна. В какой-то момент, когда бабушка возилась с молнией на рюкзаке – который едва не трещал по швам, столько бабушка напихала в него еды, – Поппи чуть не рассказала ей о той штуке, что забралась в её комнату прошлой ночью. Но затем она перевела взгляд с бабушкиной опухшей ноги на её усталые глаза и прикусила язык.
Перед тем как выйти из дома, Поппи забежала к себе в спальню и сунула в карман мамину коробку с мелками. С ней она чувствовала себя безопаснее.
Когда они уже прощались, Поппи заметила на запястье бабушки между браслетами белую полоску.
– На тебе всё ещё больничный браслет!
Поппи достала из кухонного шкафчика ножницы, и бабушка положила руку на стол. Вдоль всего её предплечья тянулся тёмно-фиолетовый синяк. Поппи вздрогнула.
– Это от падения, солнышко, – сказала бабушка, коснувшись другой рукой волос Поппи. – Ничего серьёзного.
Поппи хотела ей верить, но она не раз слышала, как бабушка рассказывала всем подряд о том, как повстречала в продуктовом магазине махараджу. Поппи перерезала браслет и выбросила его.
Придя в школу, она немедленно отправилась мыть руки. Было в больничных вещах что-то отталкивающее.
Первый урок сегодня был с мистером Хорном. Он так расхвалил сочинение Поппи, посвящённое росту одной из отраслей промышленности в период Промышленной революции, что та от удовольствия едва не воспарила над стулом. Поппи спросила бабушку о работе ткацкого станка, и та во всех деталях объяснила, как станок поднимается и опускается, перекрещивая разноцветные нити.
После обеда был урок биологии с мисс Ннамани. На нём Поппи узнала из уст Реджины Покс, что Эразмус почти всегда занимается индивидуально, «потому что на самом деле он тупой пришелец».
Поппи хотелось развернуться на стуле и бросить ей в лицо что-нибудь вроде: «Он занимается индивидуально, не потому что он тупой, а потому что ты тупая».
– Я хочу предупредить всех, – начала мисс Ннамани, – что сегодняшний урок может показаться чересчур неприятным. Если у вас некрепкий желудок, лучше покиньте класс.
Разумеется, после такого никто в здравом уме не поднял бы руку со словами: «Извините, мисс, я сдрейфил, можно мне уйти?»
Они все пошли за мисс Ннамани в школьную лабораторию, которая была похожа на отремонтированную раздевалку с жёлтыми лабораторными столами с привинченными к ним бунзеновскими горелками.
