Элиза взяла ярлычок Черчилля. Пока она читала, Хэтти Гвинн насыпала в свою слуховую трубку немного синильного порошка.
– Мыслительные конструкции слишком необычны для практического использования, грубые нотки создают вымученный, вялый вкус, указывающий на приручённость и чрезмерную заботу.
Хэтти расплылась в улыбке при виде ярлычка Эразмуса:
– Стойкая форма; буйство вкуса в первые секунды, пенится сладостью, характерной лишь для пчёл, приправлен огнём звёзд, спрессован мудростью древней библиотеки, скручен хитростью змей и одиночеством изувеченной ласточки.
Хэтти со зловещёй улыбкой посмотрела на Поппи.
– Я так долго ждала шанса написать твою историю, мисс Слаб.
Она резко дунула в свою слуховую трубку, и последнее, что Поппи запомнила перед тем, как закрыть глаза, было летящее на неё облако синих блёсток.
Двадцать один
Синильник
Элиза и Бонхильда обернули тело Поппи в белую простыню и положили рядом с Эразмусом. Белая простыня была идеей Элизы: она всегда говорила, что для неё это вроде пустого холста, и так её ничто не отвлекает от красок жертвы.
Миссис Хэтти Гвинн ушла в соседнюю комнату готовить жёлтую ленту для своей громоздкой печатной машинки.
Бонхильда и Элиза высыпали содержимое рюкзака Поппи в одну из пустых выемок на круглом столе и с восторгом принялись перебирать вещицы Поппи.
– Слишком много батончиков мюсли, чтобы это было на пользу, – заметила Бонхильда.
– И яблоко, – добавила Элиза, взяв в руку фрукт.
Бонхильда покачала головой.
– Никакой нормальный ребёнок не положит себе в рюкзак яблоко. Мне это совсем не нравится.
– И камень, – заметила Элиза, указав на шишковатый булыжник, что они нашли среди вещей Поппи.
– Я в детстве собирала камни, – с ностальгией произнесла Бонхильда. – Помнишь? Мы взбирались по гальке, с одной стороны от нас были меловые скалы, с другой – Канал…
– Сестра! – ахнула Элиза, наведя дрожащий палец на тело Эразмуса.
Его рука вибрировала – явный признак, что он приходил в себя после глубокого сна без сновидений, навеянного синильным порошком.
– Ой, да не дергайся ты так! – хмыкнула Бонхильда и взяла вазу с порошком.
Она прошла вдоль стола и посыпала порошком на лица всех лежащих на столе детей, будто пекарь, разбрасывающий муку на рабочем столе.
Элиза облегчённо выдохнула и вернулась к изучению вещей Поппи.
– Контактные линзы, сестра! – воскликнула она, держа в руке упаковку, чтобы Бонхильде было лучше видно.
– А что с ними?
– Разве не ты мне недавно жаловалась, что твои контактные линзы страшно дорогие?
– Да, но их же мне делают на заказ, – отмахнулась Бонхильда. – У меня редкая форма глаз, для них нужны особые линзы. С другой стороны – не пропадать же добру.
Она убрала упаковку в карман и продолжила приготовления.
– Элиза, жаль, что ты не нашла ничего полезного для себя, – фыркнула она. – Например, пластиковый палец на свой обрубок.
Элиза бросила на Поппи беспокойный взгляд, рассеянно теребя напёрсток.
– Это её мать лишила меня пальца, – мрачно сказала она. – Помнишь?
– Разве можно забыть? Она всё вынюхивала вокруг, хотела вывести нас на чистую воду. Тогда мы почти её поймали. И она его откусила, да?
– Маленькая змея! – прошипела Элиза. – В тот день она лишила меня значительной доли моей магии! Вдобавок эта гадюка прикарманила мой гребень! Прятала его все эти годы! Я благодарю звёзды, что к тому моменту уже научилась вычёсывать краски пальцами. Но мои пальцы всегда уступали гребню, тем более после того, как эта маленькая свинка украла один из них! Я поклялась ей отомстить, и у нас получилось! Грузовик, полный мешков с бельём, несколько лет спустя – и от неё осталось только мокрое место. Обидно, что нам не удалось избавиться и от её муженька, а то вышло бы куда аккуратнее. Ненавижу незавершённые дела. Он ведь тоже был в том автомобиле, ты в курсе? Но на нём не осталось ни царапины.
Бонхильда с интересом вскинула брови.
– Что мне только не рассказывают мои покупатели, Бонни!
– А что с ней было после того, как она уехала из Пены? – спросила Бонхильда. – Я имею в виду перед тем, как мы нашли её и прикончили.
– Полагаю, ей пришлось очень быстро повзрослеть, – ответила Элиза. – Должно быть, думала, что чем скорее она станет взрослой, тем меньше будет шансов, что мы её найдём. Но мы всё равно нашли. А всё благодаря болтливому языку её мамаши.
– Она пришла к тебе в магазин, да? – вспомнила Бонхильда. – Сказала, что хочет сшить платье для дочери.
– О да, – улыбнулась Элиза. – Я продала ей рулон первоклассного зелёного загадочного шёлка. Как только её дочь надела сшитое из него платье, её судьба была предрешена. Этот загадочный шёлк – лучшая идея, что когда-либо приходила мне в голову. Он ни разу нас не подвёл. Всегда зовёт нас к себе, где бы он ни был.
– Мы готовы? – спросила Хэтти Гвинн, толкая перед собой небольшую тележку с печатной машинкой.
– Кажется, да, – взволнованно задышала Элиза.
– Гребень? – спросила Хэтти.
– Есть! – ответила Элиза, подняв в воздух костяной гребень, и поцеловала его.
– Ложка?
– На месте! – отозвалась Бонхильда, пытаясь повесить ложку на кончик своего носа.
– И раковина! – с гордостью улыбнулась Хэтти, похлопав по лежащей на тележке раковине. – Мы хорошо повеселились, теперь пора собрать остатки урожая из красок, вкуса и мыслей этой банды. Начнём. Элиза, музыку.
Элиза включила стоящее на полке радио и покрутила тумблер, пока не нашла любимую волну. Из динамика полился прерываемый помехами потусторонний голос, и Бонхильда, вскинув над головой руки, закружилась в танце.
– Обожаю эту песню! – восторженно прошипела Хэтти.
– Голос как у сирены, – согласилась Бонхильда.
Элиза схватила распылитель и покрыла волосы Митси едким раствором хлора, превратив их в тёмную безжизненную массу. Элиза поставила рядом с головой девочки ванночку с ацетоном и принесла из подвала рулон блестящего белого шёлка. Она использовала много странных способов окрашивания ткани и придания ей текстуры, но этот был её любимым.
