Но никто так и не вышел их встретить.
Грузовик повернул и подъехал к северной ограде, стали видны большие буквы на белом плоском боку: «Н. Хельстром, Инк.». Машина, сделав широкий разворот, остановилась и подала назад к воротам. Из кабины выскочили два молодых светловолосых парня. Они быстро обежали машину и опустили задний борт, образовавший скат. Забравшись внутрь, они вытолкнули желто-серый ящик. Судя по усилиям, которые они прилагали, груз оказался тяжелым. Парни опрокинули ящик на наклоненную поверхность борта и отпустили, после чего тот заскользил вниз и остановился на пыльной земле.
«Что, черт побери, может находиться в этом ящике? Он достаточно велик, чтобы оказаться даже гробом».
Парни спрыгнули вниз, затем с трудом поставили ящик вертикально. Немного отодвинув его, они закрыли задний борт, вскочили в кабину и уехали.
А ящик остался стоять в десяти футах от северных ворот.
С помощью бинокля Депо внимательно осмотрел груз. Высота его превышала рост людей из грузовика. Похоже, он был деревянным, его стягивали металлические полосы.
«Посылка, — подумал Депо. — Что, черт побери, можно прислать на ферму в ящике такой формы?»
Значит, у Хельстрома имелся свой грузовик, на котором привозили вещи на Ферму, но при этом ему было наплевать, что груз дожидается под лучами солнца за воротами, когда его заберут. На первый взгляд, в этом нет ничего необычного. В досье Агентства собрано много информации о кинокомпании Хельстрома, который был одновременно ее владельцем и менеджером. Он создавал документальные фильмы о насекомых. Иногда компания Хельстрома участвовала в совместных проектах с другими кинокомпаниями из Голливуда и Нью-Йорка. Все это кажется вполне понятным до тех пор, пока не ладишь Ферму своими глазами, как сейчас Депо и до него Портер. «Так что же случилось с Портером? И почему Мерривейл не решается начать открытые поиски исчезнувшего агента?»
В действиях Хельстрома была еще одна загадка.
Его бездействие.
Из «Руководства по Улью»:
«Связь между экологией и эволюцией чрезвычайно тесная; она обусловлена органическими изменениями в данной популяции животных и крайне чувствительна к плотности заселения региона особями этой популяции. Наша цель состоит в повышении порога приспособляемости для увеличения плотности населения в десять-двенадцать раз по сравнению с тем уровнем, который в настоящее время считается предельным. Исходя из этих задач, мы получаем новые типы людей, адаптированных к различного рода условиям».
Когда Дзула Перуджи вошел в конференц-зал и занял место председателя во главе длинного стола, аудитория застыла в напряженном ожидании. Положив дипломат на стол, он посмотрел на наручные часы — 5:14 вечера. Несмотря на то, что было воскресенье, присутствовали все ответственные лица Агентства, в том числе одна женщина.
Перуджи сел и без обычных предваряющих слов приступил к делу:
— У меня был крайне напряженный день. Для начала сообщу, что всего два часа назад шеф вызвал меня к себе и просил передать вам его сообщение. Ему пришлось согласовать кое-какие вопросы в высших кругах. Что, конечно, вызвано срочностью дела.
Он окинул взглядом зал — спокойное и удобное место, располагавшееся под самой крышей небоскреба. Серые портьеры закрывали двойные окна с северной стороны, отчего в комнате создавался холодный, точно под водой, полумрак.
В зале раздалось несколько нетерпеливых покашливаний, но все сидели на своих местах без возражений.
Перуджи раскрыл дипломат и извлек его содержимое: три тонких папки. Потом сказал:
— Все вы видели документы, касающиеся Хельстрома. Шеф сказал мне, что отдал их на прочтение три недели назад. Вам будет приятно узнать, что наконец-то нам удалось расшифровать семнадцатую страницу. Использовался довольно интересный код, основывающийся на четырехмерной конфигурации. Весьма изобретательный.
Он прокашлялся, вытащил тонкий лист бумаги из верхней папки и пробежал по нему глазами.
— Опять же, эта запись относится к «Проекту 40», но на сей раз использована военная терминология. Я зачитаю: «…жало, с помощью которого наши работники будут поставлены надо всем миром». Наводит на размышления, а?
Мужчина, сидевший слева от Перуджи, заметил:
— Чепуха! Этот Хельстром делает фильмы, так что это заявление может оказаться всего лишь фразой сюжета для триллера.
— Здесь есть еще кое-что, — возразил Перуджи. — Имеются отрывочные куски инструкций, касающихся схемы обмена информацией, которая, как уверяет наш человек из Уэстингхауза, весьма близка к жизни. Он пришел в крайнее возбуждение от возможностей ее применения. «Это еще один ключ к загадке», — сказал он, но признался, что ключ этот — неполный: место, где эта схема должна подсоединяться к главной схеме, не обозначено. Тем не менее, в расшифрованном документе есть еще одно интересное место.
Для большего эффекта Перуджи сделал паузу, еще раз оглядев собравшихся людей.
— Сообщение не допускает двойного толкования. В нем предлагается владельцу этих документов в дальнейшем передавать информацию через человека в Вашингтоне. Нам известно его имя. Это сенатор, чью деятельность мы еще должны проверить.
Перуджи захотелось рассмеяться. Реакция аудитории оказалась точно такой, какую предсказывал шеф. Все смотрели только на докладчика, что редко случалось в этом зале.
Мужчина слева от него спросил:
— В этом нет никаких сомнений?
— Абсолютно никаких.
Из докладной записки Дзулы Перуджи,
характеризующей Джозефа Мерривейла:
«У субъекта полностью отсутствуют эмоции и чувства в отношении к своим товарищам, но он умеет достаточно умело их симулировать. Его административные способности адекватны решаемым задачам, однако ему не хватает инициативы и решительности. Он делает именно то, что думает, и способен поддерживать работу своего подразделения на должном уровне, а в случае приказа сверху пошлет, не задумываясь, своих людей на смерть. Повышение по службе может быть рекомендовано».
Покидая конференцию, Перуджи испытывал чувство триумфа. Было несколько острых моментов из-за этой стервы, но ему все же удалось решить все намеченные вопросы. Он до сих пор не мог понять, почему в руководство ввели женщину.
Когда он вышел на улицу, накрапывало, но даже свежий вечерний воздух нес с собой запах пыли, чего Перуджи особенно не любил. Он остановил такси. И, как нарочно, водителем оказалась женщина. Со вздохом покорности судьбе Перуджи устроился на сиденье и сказал:
— Статлер.
«Невозможно предвидеть, где в следующий раз столкнешься с женщиной, — подумал он. — Они слишком хрупкие существа, и им нельзя позволять заниматься такими делами».
К такому выводу он пришел, наблюдая за своей матерью, всю жизнь разрываемую противоречиями между своим происхождением и требованиями пола. Она знала, что у нее в жилах текла негритянская, ирокезская и португальская кровь. Иногда она гордилась своими предками.
