— Наша задача в этом деле — чтобы дерьмо не попало на лопасти. Вы заляпаете грязью не только себя, но и все правительство. Слушайте, если вас просто подставили, я сочувствую вам. Тогда нам нет никакого смысла сражаться друг против друга. Если это дело готово развалиться, и всю вину возложат на вас, то вам лучше не портить со мной отношений. Не так ли?
Захваченный врасплох этим неожиданным выпадом, Мерривейл только невнятно выругался, потом сказал:
— Послушайте, вы! Если вы…
— Так как, возложат на вас всю вину?
— Конечно же, нет!
— Дерьмо собачье! — Гаммел покачал головой. — Вы что, считаете, что у нас нет своих подозрений о том, почему ваш шеф отправился по короткой дороге в ад?
— По короткой дороге в…
— Выпрыгнул из окна! А вас выбрали в качестве козла отпущения!
— Меня послали сюда, дав понять, что с вашей стороны я найду полное взаимопонимание, пока не прибудут новые команды, — произнес Мерривейл, слегка задыхаясь. — Пока что я такого взаимопонимания не нахожу ни на йоту.
Так и не успокоившись, Гаммел сказал:
— Ответьте мне — просто «да» или «нет», — у вас есть новая информация, кардинально меняющая начальную оценку?
— Конечно, нет!
— Нет ничего нового?
— Что еще за перекрестный допрос? — запротестовал Мерривейл. — Вам известно столько же обо всем, сколько и мне. Даже больше! Вы ведь находились здесь!
— Я надеюсь, что вы говорите правду, — сказал Гаммел. — В противном случае я лично прослежу, чтобы вы получили по заслугам.
Он повернулся, завел двигатель и снова вернулся на дорогу. Включив фары, он вспугнул большую черно-белую корову, которая брела по краю дороги. Она галопом мчалась впереди них, прежде чем нырнула в траву в сторону от дороги.
Весьма подавленный и испуганный грозившей ему участью, если ФБР совсем откажет в помощи, Мерривейл произнес:
— Прошу меня извинить, если я чем-то обидел вас. Как вы сами могли заметить, меня немного трясет. Сначала смерть шефа, а потом приказ взять руководство в свои руки. Не спал по-настоящему с тех пор, как это началось.
— Вы обедали?
— В самолете, после вылета из Чикаго.
— Мы можем перекусить в нашем штабе в мотеле, — Гаммел протянул руку к микрофону за приборным щитком. — Я попрошу приготовить кофе и сандвичи. Чтобы вы…
— Не стоит беспокоиться, — остановил его Мерривейл, чувствуя себя несколько лучше. Гаммел, очевидно, хотел вернуться к дружеским отношениям. В этом был резон. Мерривейл прокашлялся.
— Какой план действий вы разработали?
— Минимум активности ночью. Ждем наступления утра и оценим обстановку при постоянном радиоконтакте с базой. Это обязательное условие, пока мы не узнаем, что же, черт побери, там случилось. Мы не можем доверять местным властям. Мне даже было дано указание быть сдержанным с ОДП. Наша главная задача — очистить эту взбаламученную воду.
«Взбаламученную, разумеется, нашими людьми, — подумал Мерривейл. — ФБР — это скопище чертовых снобов».
— На ночь больше ничего не намечено?
— Неразумно подвергаться риску большему, чем это абсолютно необходимо. Тем более, что к утру мы нарастим мускулы.
Мерривейл просиял:
— Подкрепление?
— Два взвода морских пехотинцев прибудут сюда из Сан-Франциско.
— Это вы их вызвали?
— Мы все еще прикрываем вас, — ответил Гаммел. Повернувшись, он улыбнулся. — Они предполагают лишь наблюдение или транспортировку. Мы так далеко зашли в нашей доброй воле, что ограничились только невнятными объяснениями.
— Очень хорошо, — согласился Мерривейл. — В Портленде мне сказали, что у вас нет телефонной связи с Фермой. Сейчас положение то же самое?
— Линия оборвана, — ответил Гаммел. — Вероятно, перерезали ваши же люди перед атакой. Утром мы направим туда ремонтную бригаду. Наших людей, конечно.
— Понимаю. Я согласен с вашими решениями, которые мы, естественно, еще раз обсудим, когда прибудем в ваш штаб. Может быть, там есть более свежая информация.
— Мне бы сообщили об этом, — заметил Гаммел. Потом включил радио, подумав: «Они послали чванливое ничтожество! Несомненно, козел отпущения, и бедняга даже не понимает этого».
Из «Руководства по Улью»:
«Как биологический механизм система воспроизводства человека не является чересчур эффективной. Сравнения с насекомыми люди просто не выдерживают. Жизнь насекомых и всех остальных низших форм посвящена выживанию вида. Это достигается через воспроизводство при спаривании. „Мужчины“ и „женщины“ всех отличных от человека форм жизни привлекают друг друга ради простой и единственной цели — воспроизводства. Для диких же человеческих форм, если нет соответствующей обстановки, верно подобранных духов, приятной музыки и если по крайней мере один из партнеров не чувствует себя любимым, акт воспроизводства может так никогда и не состояться. Мы, рожденные в Улье, освобождаем наших работников от идеи романтической любви. Акт воспроизводства должен происходить так же просто, естественно и беззаботно, как прием пищи. Никакой красоты, романтики и любви не должно быть в системе воспроизводства Улья — только требования выживания».
Хельстром осматривал с командного поста укрытые пологом ночи окрестности Фермы. Природа, казалось, уснула. Темнота размыла знакомый ландшафт, и лишь на горизонте виднелись далекие сверкающие огни Фостервилля. Никогда прежде Улей не представлялся ему таким тихим, наполненным напряженным ожиданием. Хотя предания и говорили о давних противостояниях, когда всему Движению Колоний (как его назвали впоследствии) угрожало уничтожение, никогда еще Улей не оказывался в таком серьезном кризисе. Все события так последовательно цеплялись одно за другое, что теперь Хельстром, оглядываясь назад, испытывал чувство неотвратимости случившегося. Жизни почти пятидесяти тысяч работников Улья теперь зависели от решений, которые примут он и его помощники в течение ближайших часов.
Хельстром бросил взгляд через плечо на свечение индикаторов, потом на экраны, которые вскоре покажут чужаков — утром они ринутся сюда. Сейчас он видел машины без номеров, три припаркованы не далее чем в двух милях. Четвертая — опознанная как машина дорожного патруля, — некоторое время постояла рядом, а теперь двигалась на юг долины. Там пролегала старая дорога, единственная, которая вела на Тнмблский рудник, но она нигде не подходила ближе, чем на десять миль к южной границе долины. Хельстром подозревал, что автомобиль имел передний привод, но характер местности там таков, что машина ОДП даже в лучшем случае не смогла бы подъехать ближе, чем на три мили к Улью.
Работники, находившиеся сейчас на командном посту, чувствуя груз ответственности, возложенной на Хельстрома, понизили голоса и тихо передвигались.
