Ибрагим Владимирович понял, что через несколько минут они дозреют, и их можно будет допрашивать.
А пока он взялся за веревку, стянувшую руки за спиной бандита, отвел в сторону этого наемника из Прибалтики и задал ему самый главный вопрос, интересовавший его теперь больше, нежели все остальные:
— Сколько вас теперь здесь? Я про всех бандитов спрашиваю.
— Вместе с нами было девяносто два. Осталось семьдесят два че…
Он хотел, видимо, сказать «человека», но услышал наименование, употребленное старшим лейтенантом, и не решился произнести это слово полностью. Понимал разницу!
— Какое у вас вооружение?
— Автоматы с глушителями. С собой из Сирии привезли. Там захватили иранский транспорт с оружием и использовали его. Четыре винтовки М-16. Хотя теперь три осталось. Десять гранатометов «Хашим». Правда, есть только пусковые устройства, но самих гранат нет. Мы планировали добыть их в ближайшее время на том же самом складе, где другое доставали.
— Мины у вас есть? — осведомился командир разведроты.
— Мин уже почти не осталось. Все выставили на подходах к базе.
— Рюрик, ты слышишь меня?
— Слышу, командир.
— Ответы пленного разбираешь?
— Нет. Слышал только, как он орал. Ты ему что, голову отрезать пытался?
— Нет, я человек добрый. Только пальцы отрубил в схватке. Думал лопатку метнуть, но не успел, он пощады запросил. Наемник из Прибалтики. Судя по говору, литовец. Голова у него еще цела, к сожалению. Если будет врать, то я ему сначала уши отрежу, а потом и язык. Пока он говорит, что подходы к бандитской базе заминированы. А проверить, так ли это на самом деле, совсем не трудно. Я сейчас протрясу как следует еще четверых. Всего пленных у нас пятеро. Других я еще не допрашивал.
— Я понял, командир. Взвод саперов со мной. Как подавим, сразу пущу их вперед. Какие мины?
Старший лейтенант Крушинин адресовал пленнику такой вопрос.
— МОН-100, — сразу же ответил тот.
— Сколько их?
— Восемь штук. Еще, кажется, две МОН-50.
— Что еще из оружия?
— Два пулемета ПКТ, переделанных для пехотного использования. Восьмидесятидвухмиллиметровый миномет «Поднос» и двенадцать мин к нему. Три снайперские винтовки на двух настоящих стрелков. Есть и третий, но он только учится, работает так себе, новичок. Две винтовки — обычные «СВД», одна — крупнокалиберная «Корд». Она трофейная. Находится как раз у этого ученика.
— Прицел у нее какой?
— Дневной. «Гиперон».
Командир роты передал ответы пленника старшему лейтенанту Соколовскому.
— Отработаем. Не впервой, — сказал тот.
— Со снайперами аккуратнее надо. Ты наших ребят на них натрави. Они не зря в Солнечногорске учились, умеют охотиться. — Анчар снова повернулся к пленнику и осведомился: — Что у вас там еще интересного есть? Говори, иначе, в случае любого сюрприза со стороны банды, буду сначала по половине руки тебе отрубать, а потом, когда они кончатся, и за ноги возьмусь.
— Бригада землекопов. Десять человек. Они могут очень быстро тоннели копать. За ночь полтора десятка метров делают. Однако это если кто-то за ними будет землю выносить на поверхность. В противном случае восемь, самое большее десять метров получается.
— Что и где они уже прокопали?
— Карта у эмира. Я не смотрел. Землекопы ему лично подчиняются. Знаю только, что они работали в райцентре, подбирались к военным складам и к отделению полиции.
— Как эмира зовут?
— Ибрагим аз-Захари. Так он сам себя называет. Еще с Сирии. А настоящего его имени никто не знает.
— Тезка, значит.
— Чей тезка? — спросил бандит.
При этом он показал, как хорошо владеет русским языком. Это слово знает далеко не каждый иностранец.
— Мой тезка. Меня Ибрагимом зовут. И мать моя родная когда-то носила фамилию Захарова. Значит, вдвойне тезка. Но ничего, мы и с тезками повоюем. А ты где так по-русски разговаривать научился?
— Я заканчивал Московский институт международных отношений, — сообщил пленник с очевидной гордостью, непонятной старшему лейтенанту.
Крушинин слышал, что в давние советские времена МГИМО был самым престижным вузом страны, наравне со ВГИКом. Однако теперь, во времена российские, поменялись многие приоритеты. Сегодня МГИМО считался вузом, куда шли сыновья и дочери богатых людей, да и только.
— Факультет какой? — спросил Ибрагим Владимирович. — У меня жена МГИМО заканчивала.
Он сам не знал, почему так сказал. Анчар ведь даже не сделал своей многолетней подруге Полине официального предложения, хотя у них должен был уже вскоре родиться сын. Так говорили врачи, определившие пол будущего ребенка. Встречались они практически каждый день, когда Ибрагиму Владимировичу удавалось приехать в город, хотя и не жили вместе.
— Международно-правовой.
— Нет. Она училась на факультете международной журналистики.
— А работает где?
Ответить старший лейтенант не успел.
К ним подошел санинструктор взвода скалолазов ефрейтор Сапожков и сказал:
— Товарищ старший лейтенант, разрешите сделать раненому перевязку.
— Перевязывай. Только чуть погоди, — разрешил командир роты, радуясь, что ефрейтор прервал этот разговор, который невольно делал пленника почти знакомым ему человеком.
Тот, видимо, именно этого и добивался.
Но еще несколько вопросов этому типу командир роты все же задал.
Ибрагим Владимирович вытащил свой планшетник, вывел на монитор карту третьего ущелья и потребовал от пленника:
— Лагерь банды!.. Покажи, где он находится!
Бандит глянул на монитор и сразу ткнул в него последним оставшимся пальцем, обрызгав при этом кровью. Руки у него уже были развязаны. Это сделал санинструктор.
Крушинин, вытерев кровь пленника его же рукавом, обозначил на карте точку, тут же переслал картинку всем командирам взводов своей роты и спросил:
— Еще что там есть?
— В лагере находится резерв эмира. Должно быть, около двадцати, а то и тридцати человек. В каких палатках они прячутся, я не знаю. В курсе только, что три палатки занимают.
— Семьдесят два бандита — это вместе с эмиром?
— Без него. Он семьдесят третий. — В этих словах пленника содержалась какая-то угроза.
— Разница не велика. Патронов у нас на всех хватит, — показал командир роты свое отношение к этой попытке напугать его.
После этого Анчар прервал разговор с прибалтийским наемником и начал допрашивать других пленников. Однако ничего путного из этого не вышло. Старший лейтенант отводил их в сторону, чтобы не стеснялись что-то сообщать при своих, но они категорически не желали разговаривать с ним. Сначала прикидывались, что русского языка не знают.
