Но когда озвучиваешь и разделяешь чувства Ребенка клиента, ему уже от одного этого становится легче. Клиент начинает лучше его слышать, и Ребенок снижает сопротивление: ведь его заметили, отнеслись с сочувствием и поддержкой.
Все внутренние фигуры, независимо от темперамента и типа защит, нуждаются в том, чтобы их слышали, уважали, учитывали, давали место. И если внутри вместо войны – совет, на котором каждого выслушают и учтут, договорятся, а затем центр личности примет решение, – жить становится гораздо легче и приятнее.
О выражении чувств
Совсем недавно я позволила себе выражать чувства напрямую и в тот момент, когда они возникают. И поразилась, до чего это помогает!
Я учусь на нескольких практических психологических программах и работаю в нескольких «тройках». Мы с одногруппницами встречаемся и работаем («клиент-терапевт-супервизор»), все время меняясь ролями. Для сертификации необходимо определенное число таких встреч. Участница одной из «троек» все время подводила нас. Она отменяла встречи, опаздывала, не приходила, бесконечно их переносила. В какой-то момент я решила прояснить это на группе, мы попросили ведущую помочь нам разобраться. И тогда подводившая девушка сказала, что ей сейчас это не нужно, не важно, и вообще она пока не хочет встречаться.
Мы с оставшейся участницей «тройки» нашли себе другого одногруппника и встречаемся теперь с ним. Но я злилась на ту девушку, которая ушла от нас, причем злилась сильно – на протяжении двух месяцев, что прошли между группами. И когда однажды мы с ней встретились в метро, я ей сказала об этом:
– Я очень злюсь на тебя за то, что ты от нас ушла и больше не встречаешься с нами.
Я сказала это достаточно нейтрально – не орала, не повышала голос. Она приняла мою злость:
– Ну позлись, позлись, – ответила она, но не с издевкой, а с принятием.
Мне уже не было злобно, мне стало смешно:
– Ты бросила нас! Ты плохая мама, плохая! – конечно, я шутила. Поразительно, но моя злость от этого полностью прошла. Просто от того, что я смогла сказать о ней виновнице, которая, в свою очередь, приняла эту злость.
А сколько я ходила и злилась! И как это отравляло жизнь! Забирало мои силы. Удивительно!
Мы пришли на группу, и начались чудеса. Обычно я очень сильно ранюсь именно на этой программе. Мне невероятно тяжело там быть. Но на этой двухдневке мне удалось не травмироваться – мое несомненное достижение и рост.
Я вышла работать терапевтом. Это всегда тревожно, потому что все участники и ведущая сидят вокруг меня и оценивают мою работу. У меня была очень сложная сессия. Я допустила несколько ошибок, характерных для начинающих: влетела в контрперенос, повелась на сюжет клиента, так старалась «просто быть» с ним, что попала в слияние и «потерялась в его лесу». После работы я вернулась на свое место с полным сумбуром в голове и хаосом в эмоциях. Сидела и пыталась собраться с мыслями и разобраться с чувствами. Группа начала давать обратные отклики клиенту. А потом они, пребывая в сильных чувствах, сразу перешли к анализу нашей работы, не спросив меня, ни как я себя чувствую, ни как оцениваю свою работу.
Мой Внутренний Обвинитель, хоть и стал гораздо меньше и слабее, периодически все-таки появляется и пытается меня замочить. В частности, мне трудно брать супервизию. Мне очень трудно принять тот факт, что я могу ошибаться, да еще и на глазах у всех. Может, это покажется странным, ведь я еще только учусь, и понятно, что ошибки неизбежны. Но внутри это страшно и почти непереносимо, потому что есть ощущение, что если я позволю себе ошибаться или быть плохим специалистом, меня уничтожат. И когда в групповом анализе прозвучали мои ошибки, когда я услышала разные нелестные отклики в свой адрес (хотя они звучали не напрямую), мой Обвинитель проявился. И начал искусно и привычно переводить их слова и версии в уничтожение и подавление меня.
Я сидела в растерянности, оглушенная хаосом внутри себя и сумбуром снаружи, и понимала только, что у меня огромный шанс впасть в дисфорию прямо сейчас, чего мне не хочется ни за что на свете. Из дисфории один прямой путь – к полному уничтожению. Я там уже бывала и попадать туда снова не хотела.
У меня не было ни времени, ни ресурсов разобраться в себе и происходящем снаружи. У меня было ощущение, что я в лодке, которую несет в бурном потоке воды, и я еле успеваю отмахиваться веслом от коряг, подводных камней и водяных бочек, чтобы не перевернуться и не утонуть. В попытках как-то себя отвлечь и успокоить, я схватила ручку и начала просто записывать то, что звучало, решив, что разберусь с этим потом, на досуге. Спокойно все обдумаю, возьму себе в рост то, с чем согласна. Отброшу то, что во мне не откликается. Я писала, и это меня успокаивало. Получив таким образом передышку от Обвинителя, я получила ресурс, чтобы осознать, что он снова здесь, появился и творит свое черное дело – мучает моего Ребенка! Кто-то обижает моего малыша?! Всех порву! И я заткнула Обвинителя. Отбросила ручку, схватила игрушку, символизирующую моего Ребенка, прижала к себе и сказала ему:
– Я с тобой. Я никому не дам тебя обижать. Ни тем, кто снаружи, ни ему – внутри. Ты еще только учишься и можешь ошибаться. Все ошибаются. У тебя нет ни одной законченной программы, нет образования из института, нет клиентов. А супервизию дают опытные терапевты с многолетним опытом работы. Мы с тобой разберемся, мы не будем верить слепо всему, что они говорят. Мы подумаем, посмотрим, как нам их слова. Да, ты ошибся. Но мы с тобой попробуем понять, почему так получилось. Тебе было сложно, потому что ты учишься уже третьи выходные подряд. А по вечерам институт, а днем работа, на которой завал. И ты так мало спишь, ты очень устал. Ты вышел в круг, хотя тебе было так страшно. Я безмерно тобой горжусь.
Все это я говорила Ребенку из роли Любящей Мамы. Но когда я проговорила все это внутри себя… произошло нечто удивительное! Я ощутила, что стала ребенком, и эта добрая, любящая мама гладит меня по голове, целует меня и говорит:
– Я все равно очень тебя люблю. Каким бы ты ни был. Ты можешь ошибаться, но все равно для меня ты хороший, я тебя люблю.
И я обрела голос. Сказала им, что вообще-то можно меня спросить, как все это мне. Ведь терапевтом работала я. Едва оправившись от шока, я начала себя защищать. Это было вечером, группа заканчивалась.
Домой я ехала в состоянии сильного шока. Это было слишком много для меня. Внутри все звенело, дрожало и колотилось. Время от времени я делала судорожные глубокие вздохи – мне не хватало воздуха. Вздохи-всхлипы.
По пути я разговаривала с Ребенком. Описывала ему, что произошло, и чувствовала, что он близок к слезам. Я сказала, что он может поплакать, если хочет. Может сейчас, в автобусе, а может дома. Я пришла и заперлась в своей комнате. Включила музыку и забралась на диван. Сказала ему:
– Теперь ты в безопасности. Здесь тебя никто не тронет, не достанет, не обидит.
Я обустроила ему безопасное место, и он смог поплакать. Все это из себя выпустить.
