Мне казалось, что женщина, которая принесла мне мой заказ, с преувеличенным интересом меня разглядывает. Наверное, она думала что-то вроде: «И как в такую стройную девушку влезет столько пиццы?».
Я и сама задавалась тем же вопросом и внутренне ужасалась. Но сработала моя привычная реакция – держать удар. Я сделала вид, что все именно так и должно быть. Я еще не знала, как справлюсь с пиццами, но готова была незамедлительно приступить. Авантюрист во мне радовался новому приключению.
Позже я думала: вот почему я не экстраверт? Ну что бы мне не вскочить на ноги да не возопить во все горло, размахивая руками:
– О Боже! Как это могло так случиться? Я была уверена, что мне принесут два кусочка, а не две целых пиццы! Да как же я их теперь съем? Да что же мне теперь делать? – и уставиться на нее с неподдельными изумлением, огорчением и растерянностью.
Но я, как глубокий интроверт, тихо взяла обе круглые деревянные доски с пиццами и с самым невозмутимым выражением лица принялась их не спеша поедать. А внутри лихорадочно размышляла, сколько в меня влезет на самом деле и что делать со всем остальным.
Это притом, что я не люблю хлеб, он мне вреден в таких количествах, но другой еды не было. А еще знаю за собой склонность по старой памяти насиловать себя едой. Все это я отследила и решила, что уж теперь-то этого делать не буду. Хотя опять же удалось мне только отчасти, судя по тому, что потом я видеть не могла остатки этой пиццы, не то что доесть.
Но мне было очень страшно, что надо мной смеются, потому что я влетела в идиотскую ситуацию. Сейчас я не думаю, что это было так. Просто мои паранойяльные фантазии. Но тогда мне было трудно посмеяться над собой и ситуацией, отнестись к ней легко.
Я стала творчески решать проблему: сначала съела сколько могла. Уже после первого куска я поняла, что столько в меня точно никак не влезет. Так что у второго и третьего я отрезала корки хлеба и съела только те части, где была начинка. А с остальными я поступила еще проще – срезала всю начинку, а куски хлеба сложила стопочкой и убрала в пакетик, решив скормить их уткам на озерах. И даже так я осилила только полторы пиццы. Оставшиеся четыре куска я сложила как сэндвичи и тоже взяла с собой.
Все это тесто довольно много весило, а я собиралась в горы. Дорога там шла часа два в одну сторону и еще часа два с половиной обратно. Озера же с утками были совсем в другой стороне. И тут еще начали сгущаться тучки, небо затянуло – погода явно портилась. На пути к подъему я вглядывалась во все кусты и деревья, но птиц нигде не было видно. Наверное, попрятались от приближавшегося дождя. Я стала задумываться, а стоит ли идти к вершине? Все-таки далеко и долго.
Но Авантюрист во мне неуклонно стремился в горы:
– Последний шанс! Не сегодня, так когда же? Завтра уезжаем! Посмотреть на озера сверху!
Что ж, в горы так в горы. Но тащить столько хлеба с собой на гору мне совершенно не хотелось. И я, скрепя сердце (хотя Ребенок во мне и расстраивался такому исходу) просто выкинула хлеб под куст на тропе в небольшой надежде, что их там найдет и съест какой-нибудь зверь или птица. Бросила и пошла дальше.
И тут меня охватила невероятная печаль, тоска подкатила к горлу.
– Что это со мной? – я очень удивилась. – Что случилось? Вроде и повода нет.
Понятно, что загрустил как раз Ребенок. Но почему?
– Почему ты грустишь? – спросила я его. Ответа, как и обычно, не дождалась.
– Ты хотел покормить хлебом уток? – попыталась я угадать.
– Покормить уток! – отозвался он вдруг изнутри.
– Ты так расстроился, потому что хотел покормить этим хлебом уток, а мы его выбросили? – Мне стало понятнее, хотя все равно это было очень странно. Казалось бы, хлеб, утки – разве это может иметь такое значение?
Самое поразительное, что у меня тогда было четкое ощущение, что лично ко мне это все имеет очень мало отношения. Это мои чувства, мысли и внутренние диалоги, но они кажутся мне такими чуждыми! Возможно, потому что я от них отвыкла: давно не прислушиваюсь, не различаю, привычно игнорирую. Но сильнее всего странное ощущение, будто внутри есть кто-то другой и он пытается со мной взаимодействовать через чувства. И приходится идти ему навстречу, делать, что он хочет, – иначе мне плохо. Хоть мне это и не по душе, выбора я не вижу. Я попробовала с ним договориться – как учила меня терапевт.
– Что ты так расстраиваешься, под этим кустом хлеб найдет лисичка или какая-нибудь птичка.
Но он не успокаивался и все так же сильно печалился, а вместе с ним, понятно, и я.
– Похоже, ты не веришь в это? – спросила я.
Да, похоже, он не верил.
– Хорошо, я тебе обещаю, что запомню это место и на обратном пути, если пойдем этой же дорогой, мы его поднимем и пойдем кормить уток, ладно?
Это его несколько успокоило и устроило. Во всяком случае, глубокая печаль меня мучить перестала.
Ребенок ушел внутрь, и меня отпустило. Зато на внутреннюю сцену тут же вылез Авантюрист и радостно помчался по горной тропе. И хотя задору в нем хватило бы на троих, у меня сил было значительно меньше. Все время хотелось спать, присесть, прилечь. И увидев на тропе скамейку, кто-то другой во мне, очень уставший, измученный и обессиленный, резко перехватил власть, и я упала на сиденье. Усталость навалилась на меня, как тяжелое одеяло. Я закрыла глаза и попыталась хоть немножко отдохнуть. А вдалеке начал погрохатывать гром, и звук постепенно приближался. Я съежилась на скамейке совершенно без сил. В воздухе холодало.
Я сидела и с тоской думала: «Надо идти вперед; иду я медленно, когда приду – неизвестно. На карте написано, что идти два часа, но с какой скоростью? Явно не с моей. И дождь, кажется, собирается».
Мне хотелось оказаться там, где можно полежать в тишине и покое, причем сразу, ибо мысль о том, что надо идти назад, не вызывала ни малейшего энтузиазма. Я покорно поплелась дальше. Удивительно, что я сама себя загнала в ситуацию, в которой мне было плохо при любом раскладе. И как мне это удается? Ведь не в первый раз.
Еще пара скамеек, еще пара попыток поспать. Все меньше сил. Все ближе грохочет гром. Наконец начал накрапывать дождик, и это меня спасло. Я взяла себя в руки и обратилась на этот раз к Авантюристу. Все как по учебнику – я попыталась разделить его чувства:
– Я понимаю, что тебе очень хочется дойти до конца тропы и посмотреть сверху на озера, что скучно идти назад. Но мы устали, идет дождь, и нам лучше сейчас пойти обратно.
Видимо, мне удалось его убедить, во всяком случае, сильно возражать он не стал. Мы побежали обратно. И откуда только силы взялись? Удивительно: пока я шла вверх – я плелась, словно на казнь, зато обратно – будто крылья выросли. И почему так? Ведь я очень хотела наверх. Не могу я себя понять!
На дороге я нашла то место, где выкинула хлеб, хотя сама не сильно верила, что мне это удастся. Нетронутый (правильно не верил Ребенок, что его там кто-то найдет), слегка подмоченный дождем, он так и лежал в кустах. Я собрала его весь, до последнего кусочка, завернула в пакет и сказала Ребенку:
