История третья. «Работа и отдых»
Бывает, моему Ребенку грустно или он устал, а мне нужно работать. А сил нет. И заставить себя (его) совершенно невозможно. Раньше я бы продолжала нажимать на себя, принуждать, уговаривать. Сидела бы разбитая, несчастная, одинокая, непонятая сама собой и мучилась.
Сейчас я спрашиваю его:
– Ты устал?
– Да, – отвечает он. – Полежать на кроватке.
Мы ложимся на кровать, и я его обнимаю. Но он беспокойно ворочается, не может устроиться удобно.
– Тебе что-то нужно? Чего-то не хватает? – спрашиваю я.
– Да, – говорит он, – мой мишка и любимый платок.
Я достаю ему платок из шкафа. Мы никогда раньше его не доставали. Хранили до лучших времен, самый ценный подарок.
– Не беречь, – говорит он мне, – сейчас дать!
Он мудр и знает, что все преходяще. Что если нужно что-то, то оно ценно именно сейчас, а не потом. Потом, когда оно будет доступно, оно, может быть, уже не принесет такой радости.
Я укутываю нас платком и обнимаю его, а он – своего мишку. Я глажу его по голове. Я вижу его, ощущаю его мягкие душистые волосики под своими руками. От его тепла и мне становится тепло. Мы лежим так час. Не спим, просто лежим и ощущаем друг друга. Счастливые и умиротворенные. Нам тихо, тепло и спокойно.
Через час я встаю. Он отдохнул и снова полон сил. И позволяет мне сделать ту работу, которую я должна. Без сопротивления, без усталости, без мучительного напряжения. Я работаю несколько часов, работа идет легко.
Потом я снова устаю. Мне становится грустно, скучно, я отвлекаюсь. Но я внимательна к себе. Я снова спрашиваю его:
– Ты устал? Мы много и долго работали.
– Да, – отвечает он, – еще полежать.
Мы снова ложимся на диван и еще час отдыхаем. А потом встаем и работаем дальше. А потом опять отдыхаем. Так проходит день. Я сделала гораздо больше, чем делала раньше, когда заставляла себя. Я гораздо меньше устала, довольна и спокойна.
Я прислушиваюсь к нему, выполняю его просьбы, удовлетворяю потребности. И в благодарность он дает мне силы.
История четвертая. «Жизнь хороша»
Иду сегодня в институт. И снова ощущаю свое чудесное счастье, свой летний ручей, в котором я иду по щиколотку; сверкающие брызги летят во все стороны, искрятся на солнце; зеленая трава по берегам, а на дне – разноцветные камушки.
Мой Ребенок идет рядом со мной, я ощущаю его теплую ладошку в своей. Мы придумали такую штуку – самое сильное желание недели. У детей много желаний, но какие-то из них – самые-самые! И их обязательно надо выполнять, так я думаю. Поэтому мы решили, что каждую неделю будет одна вещь, которую он может попросить, а я постараюсь ее выполнить.
Так он будет в большем контакте со своими желаниями и сможет их распределять, а я буду знать, что ему сейчас сильнее всего нужно.
Разговариваем. Сначала о любви. Я говорю ему:
– Если человек ощущает себя любимым, у него все будет в порядке. Так я сейчас думаю. Вот тебя я люблю больше всего на свете!
Потом мы обсуждаем невротиков. Ему непонятно это слово:
– Не в ротик. Не в носик. Не в глазик.
Смеемся.
– Кто это, невротики?
– Это те, кто не думает о себе, а думает о других. От этого они несчастны.
– А ты невротик?
– Да, я невротик.
– А я?
– Я надеюсь, что ты не будешь невротиком. Если я буду достаточно тебя любить, то не будешь.
– А твоя мама тебя не любила?
– Моя – любила, но не так, как мне было нужно. Так что мне казалось, что она меня не любит. И от этого я тоже не умела любить. Ни себя, ни кого-то другого. А потом меня научили. И я смогла полюбить себя. Если ты чувствуешь, что я тебя люблю, значит, все хорошо.
Он прижимается ко мне, счастливо вздыхает. Скачет вокруг луж, собирает большие желтые кленовые листья; ему нравятся его разноцветные ботиночки. И мы оба чувствуем, что жизнь – хороша.
2010
Глава 3. О переменах
Как меняется отношение к детям
Раньше маленькие дети раздражали меня капризами, мешали плачем, возмущали непосредственностью и непоколебимой уверенностью, что мир вертится вокруг них.
Чаще всего дети – чужие, незнакомые дети на улицах – вызывают во мне странные чувства. Раньше, до терапии, они меня просто раздражали. Они громко разговаривают, смеются, бегают, играют, шумят – они свободно себя выражают. Понятно, почему я раздражаюсь: они делают все то, что мне нельзя. А мне тоже хочется, но очень глубоко – в самой глубине души. Хочется, но очень страшно, потому что запрещено.
Шли месяцы моей терапии, и мое отношение к Внутреннему Ребенку (и ко всем детям вокруг) менялось. Полгода назад я поймала себя на том, что очень сочувствую маленькой девочке в самолете, которая горько плакала. Мне так хотелось ее утешить, я сострадала ей всем сердцем. Люди вокруг раздражались или тоже сочувствовали. Точно знаю, что раньше я бы только раздражалась и злилась.
После терапии дети стали мне интересны, хотя кажутся совершенно неземными – такими чуждыми, странными, необычными. Ну прямо инопланетяне, да и только. Я воспринимаю их как диковинных, таинственных существ – мне очень любопытно, какие же они и как устроены, но неприлично же пристально разглядывать, так что я украдкой кошусь издалека.
Меня искренне поражает, как это из них потом получаются взрослые? Эти-то мне хорошо знакомы и понятны. А вот дети – такие странные. Прямо чудо – словно из гусеницы получается бабочка.
Мне кажется, с ними совершенно невозможно взаимодействовать. Уверена, что у меня не получится. Для этого точно надо обладать какими-то редкими навыками, которых у меня нет. Хотя по факту у меня получается, и дети меня почему-то любят. Дочь моей подруги – яркий экстраверт, поэтому мне легко с ней: она сама все скажет, сделает и еще мной поруководит, как и что ей надо.
А вот с детьми других моих друзей – интровертами – мне сложно, хотя я сама интроверт. Может, именно поэтому. Совершенно непонятно, как с ними общаться. Говорить или оставить в покое? Что сказать? Что спросить? Сплошные вопросы – и ни одного ответа. В итоге общение пока не складывается.
Дети на улицах вызывают во мне разные чувства. Не могу видеть, когда их обижают; когда они чего-то хотят, а им не дают; когда они расстроены. Волна жгучей ярости на обидчиков – чаще всего это родители – поднимается во мне, хочется их просто убить. Но я знаю, к кому это – к моим собственным родителям и моему непрощенному детству.
Как ни парадоксально, но когда я вижу, как матери ласкают своих детей, как заботятся о них, по-настоящему любят – я не испытываю за них радости. Я чувствую зависть и злость. Или обиду?
