– Почему ты так ее любишь? – спрашиваю я внутри себя эту чужую маму. – Разве ты не видишь, как она некрасива, разве тебя не раздражают ее невоспитанность, постоянные вертлявые прыжки, глупые вопросы?
Но и это мне знакомо. Я знаю, что это не к ней – не к этой маме и ее дочке. Это к моей маме. Ведь я была ничуть не хуже, а даже гораздо лучше – так хорошо себя вела, была тихой и послушной. Такой, как, мне казалось, хотела моя мама. Я так старалась заслужить ее любовь, но все равно не чувствовала, что она любила меня. Она все равно казалась мне холодной и отстраненной. Помню, как она отталкивала меня, когда я подходила.
Мне так хотелось, чтобы она ласково убрала прядь волос с моего лица, когда я плакала. Укрывала мои плечи кофточкой, если ей казалось, что мне дует. С подросткового возраста я скрывала от нее свои слезы. Как ни горько, я не помню таких трогательных моментов ее любви или заботы, даже если они и были. Хочется думать, что все-таки были…
Дети на улицах… Я смотрю на них, и меня вновь мучает эта загадка: как же из них, таких удивительных и непонятных, потом получаются хорошо знакомые мне взрослые? Почему меня так тревожит их будущее? Не травмируются ли они от того, что сейчас происходит? Может быть, я переживаю за своих будущих детей? Насколько их травмирую я?
2010
Нежность. Трогательность. Любовь с первого взгляда
Когда я обрела контакт со своими Внутренними Ребенком и Младенцем, то стала воспринимать детей совсем иначе. Мой мир наполнился, расширился, в нем появилось место чудесным, нежным, трогательным чувствам.
Когда я стала больше любить и принимать себя, мое восприятие других людей тоже сильно изменилось.
Стоило мне увидеть ее, и я полюбила всем сердцем. Я не могла оторвать от нее глаз. Налюбоваться, нарадоваться. Сердце замирало от ощущения Чуда, происходящего прямо сейчас, перед моими глазами. Трудно поверить, что такое возможно – еще чуть больше трех месяцев назад ее не было, а теперь есть.
Воплощенная хрупкость, трогательная беззащитность и доверчивость. Я смотрю на нее, и нежность, поднимающаяся из глубины сердца, сжимает мне горло так, что забываю дышать.
Она невыразимо прекрасна. Она так красива. Это даже не то слово, ее невозможно описать. Она воплощенное Чудо, Совершенство, Таинство. В ней так сильно сияет Искра Божественного, что бывает боязно смотреть.
Она словно говорит всем своим существом: «Я есть. Я – подтверждение и доказательство, что на свете есть истинные Чудо, Красота, Гармония».
Я не могу налюбоваться большими, глубокими глазами, так напоминающими тонкую трепетную красоту ее мамы, малюсенькими пальчиками с крохотными ноготками, мягкими чертами прелестного личика. Движение ее ресничек похоже на взмах крыльев бабочки. Когда она смотрит мне прямо в глаза, мое сердце замирает от восторга. Она улыбается мне в ответ, и мир вокруг начинает сиять теплыми красками, он поет нежностью, а я таю от счастья.
В ее глазах светится ум, понимание, мудрость и глубина. Мне кажется, что она мудрее, чище и совершеннее всех нас, взрослых, наивно мнящих себя что-то понимающими.
Она аутентична до последнего уголочка своего хорошенького тельца, созвучна себе во всем, абсолютно прекрасна. И от потрясения и восторга, что такое Чудо возможно на свете, я никак не могу прийти в себя.
Мы все приехали на день рождения. Ее корзиночку поставили на кресло поодаль от стола.
– Может, поставим ее на диван рядом со мной? – робко прошу я. Расстаться с ней выше моих сил.
Сначала ее мама не хочет этого делать. Может быть, боится, что малышка нам помешает. Мой Ребенок искренне недоумевает, как может такое небесное существо кому-то мешать?
Ее оставляют в кресле, но, похоже, ей там не нравится. Мой Внутренний Младенец ясно мне дает понять, что ей там одиноко, скучно и неуютно – ведь незнакомое место и много чужих людей рядом.
Мы все-таки переставляем ее на диван рядом со мной. Я счастлива! Теперь можно на нее смотреть, сколько душе угодно, робко гладить ее чудесные малюсенькие ножки, ручки, пальчики, прелестные волосики.
Мой Младенец говорит мне, что так гораздо лучше. Теперь видно маму рядом, а через стол – папу, а еще отсюда хорошо глядеть на переливающиеся огонечки, красивые свечки и бокалы на столе.
Сначала она молчит и смотрит вокруг. Лежит в своей корзиночке такая спокойная, умиротворенная. Ее взгляд – осмысленный, изучающий, размышляющий. Видимо, радуясь разноцветным мигающим гирляндам, свечкам или радостным возгласам за столом, улыбающимся ей лицам – она начинает вовсю с нами общаться. Она гулит, смеется, поет и рассказывает нам истории на своем удивительном языке. Мы, взрослые, знаем столько иностранных языков, изучали психологию, биологию, физику, но ее мы не можем понять.
Хотя так очевидно, что она пытается что-то нам поведать. Ее речь богатая и яркая. Она может смеяться на высоких верхних нотах и лепетать на средних и низких, она вскрикивает от восторга и нежно мурлычет. И мне кажется, я могла бы слушать ее бесконечно.
Она взмахивает ножками и распахивает нам навстречу ручки, словно желая обнять нас, так она нам рада. Я так радуюсь, когда она смеется и с нами беседует. Невероятно трогателен каждый ее жест, звук, проявление.
Сложно сказать, почему она вызывает во мне такой сильнейший отклик. Мне кажется, я никогда не видела ребенка прекраснее. Я и раньше встречала младенцев – вполне себе милых и славных, но никто из них не будил любви и трепета в моем сердце.
Кто так отзывается на нее? Мой собственный Младенец, которого я только недавно открыла в себе? Ему тоже несколько месяцев, если не меньше, он совсем маленький. Или мой Внутренний Ребенок? Ему года три-четыре. Или моя Любящая Мама, чье сердце болит за всех детей на земле просто потому, что они дети?
Она так близка мне, эта крохотная девочка. Порой я совершенно сливаюсь с ней, и мне кажется, что она – это я, а иногда, что она – мой Ребенок. Во всяком случае, когда она плачет, я явственно ощущаю, что мой Внутренний Младенец тоже начинает плакать. Он хорошо знает, о чем она горюет и страдает, и сопереживает ей.
А Любящая Мама во мне страшно переживает. Ее захлестывают бессилие и отчаяние; сердце рвется на части и обливается кровью от сострадания, от ужаса – ведь я не понимаю, почему она плачет, что ей не так, чего ей хочется. Это ужасно мучительно – видеть, как страдает такая малышка и совершенно не понимать, как ей помочь.
Но у малышки есть мама. Она берет дочку на руки и начинает укачивать, разговаривать с ней. Рассказывает ей, что происходит, объясняет, успокаивает, утешает. Видя это, я не могу сдержать слез. И сейчас, вспоминая это, я плачу. Мое сердце дрожит и трепещет, когда это переживание проходит сквозь него. Это не слезы горечи или боли. Скорее, облегчения и счастья, но и еще чего-то – пронзительного и непередаваемого.
Ужасно нужно, совершенно необходимо, чтобы мама была рядом. Но не просто, а как Человек рядом с Человеком. Пока мама воспринимает меня как объект, меня нет как личности; я остаюсь объектом. И очень страдаю от этого.
