Это – главные соображения, которые, как мне кажется, оправдывают название этой книги – «Почему истина в буддизме». Но на этот вопрос можно ответить и проще: потому что все мы – животные, созданные естественным отбором. Именно он встроил в наш мозг механизмы, которые ранним буддистским исследователям удивительным образом удалось изучить и оценить, несмотря всю ограниченность их научных ресурсов. А сегодня, в свете современного понимания естественного отбора и созданного им человеческого мозга, мы можем представить новые доказательства справедливости их наблюдений.
Немного о терминологии
Когда пишешь книгу о буддизме, в терминологическом плане сталкиваешься с несколькими трудностями.
Для начала, все буддистские понятия существуют в двух версиях, на двух языках – санскрите и пали. В западной традиции буддистская терминология обычно берется из одного из этих двух древних языков (хотя буддистские тексты есть и на других азиатских наречиях). Некоторые авторы выбирают один язык и используют только его. Я избрал другой путь и сейчас поясню почему.
Первая крупная буддистская концепция, с которой особо связана эта книга, – концепция бессамости – имеет больше веса в тхеравадском буддизме, нежели в другой основной ветви, махаянской. Канон Тхеравады написан на пали, поэтому более естественным показалось определять бессамость как анатту, в отличие от санскристского анатмана. Однако вторая крупная буддистская концепция, затрагивающаяся в этой книге, – концепция пустоты – более широко описывается в махаянской традиции. А потому термин обычно используют из санскрита – суньята. Несколько других ключевых терминов, важных для обеих традиций, как это часто происходит, стали хорошо известны в западном мире в санскритских формах – в частности, нирвана и дхарма (в отличие от ниббаны и дхаммы, вариантов на пал и). Поэтому здесь я выбрал санскрит.
Решив использовать и санскрит, и пали, я столкнулся с несколькими пограничными случаями, где трудно было сделать выбор в пользу какого-то из этих двух языков. Не буду докучать вам причинами, по которым я принял то или иное решение в каждой ситуации. Иногда я практически бросал монетку.
Что касается понятий сутра (на санскрите) и сутта (на пал и), то я использовал оба варианта, в основном ориентируясь на то, к какой из традиций – махаянской или тхеравадской – больше относился конкретный отрывок. Но для библиографии этот момент оказался важнее, чем для самого текста, поскольку в основной части книги я стремился использовать слово «проповедь» чаще, чем «сутра» (или «сутта»). Одна из причин заключается в том, что в некоторых кругах сутру стали воспринимать в большей степени как поэму или размышление, а не дискуссию. Вот только те буддистские тексты, которым я уделил больше всего внимания, заключают в себе как раз дискуссии. Возможно, не в современном смысле этого слова – все понятия определены, каждый следующий шаг очевиден, – но в ходе них высказываются суждения, касающиеся психологии и философии, и выдвигаются подтверждающие их аргументы. И эти суждения лежат в основе моей книги.
И наконец, – я часто использую в книге слово «просветление». На самом деле более точным и прямым переводом этого древнего термина было бы пробуждение. Это слово является основой как имени «Будда» (тот, кто пробудился), так и названия дерева – Бодхи – под которым, по преданию, Будда и испытал великое пробуждение. Пробуждение, безусловно, привлекательное слово для перевода, особенно с учетом буддистской идеи о том, что все мы настолько погрязли в заблуждении, что живем скорее в мире грез. К тому же именно эту идею я раскрываю в начале книги. В то же время, несмотря на эту метафору, буддистское пробуждение предполагает нечто большее – настоящее просветление, осознание, часто дающееся упорным трудом, неуловимых истин об окружающем мире. К тому же просветление ближе к просвещению, термин у, давшему название эпохе, когда западный мир сделал решительный поворот в сторону рационального мышления. А потому мне показалось уместным использовать именно слово «просветление», учитывая основную мысль этой книги: что буддистское мировоззрение, по крайней мере натуралистическая его часть, выглядит очень логичным и разумным в свете философии и науки, расцвет которых начался именно с эпохи Просвещения.
Благодарности
Учитель медитации Дэниел Ингрэм написал книгу под названием «Осваивая сущностные учения Будды». На первой ее странице, сразу под названием, значится автор – а именно «Взаимозависимая Вселенная». Чуть ниже приписано имя самого Ингрэма. Это – шутка для тех, кто понимает, кивок в сторону принятого в буддистской философии подхода к плодам своего труда. Он заключается в том, что плоды вашего труда на самом деле – продукт всех тех влияний, которые вы испытывали на себе в течение жизни. А число этих влияний столь велико, что невозможно и надеяться перечислить их все.
Но я сделаю все, что в моих силах.
Во-первых, я в неоплатном долгу перед Принстонским университетом. Вскоре после того, как я принялся за рукопись этой книги, мне доверили проведение семинара «Наука и буддизм» для первокурсников Принстона. В течение двух лет у меня была великолепная возможность работать с аудиторией любопытных и сложных студентов, которые заставляли меня смотреть в будущее с оптимизмом, а еще – помогали прояснить и выстроить свое отношение к теме наших занятий.
Университет также поддержал меня в разработке онлайн-версии курса под названием «Буддизм и современная психология», доступного бесплатно на платформе Coursera. Благодаря этому количество моих студентов увеличилось на десятки тысяч человек, чья энергия и любопытство стали для меня благословением, пусть мы никогда и не встречались лицом к лицу. Все это стало возможным только при постоянной поддержке Клейтон Марш и Ширли Тилгман, подвигнувших меня взяться за этот курс изначально. Невозможно переоценить помощь и других сотрудников Принстона, в том числе Джеффа Химпела, Лоры Шэддок, Лизы Джексон, Джима Грасси, Моны Фиксдал и Шакунталы Саньял. Рейчел Коннор и Дэвид Новаковски, в то время аспиранты, психолог и философ соответственно, помогли мне с подготовкой онлайн-курса и тогда же стали первыми читателями черновика этой книги.
После преподавания в Принстоне я стал приглашенным профессором на кафедре науки и религии в Нью-Йоркской объединенной теологической семинарии, где получил грант от фонда Джона Темплтона. В семинарии, одном из важнейших и всеобъемлющих образовательных учреждений в духовной истории Америки, я нашел поддержку коллег, разделивших мой интерес к восточной философии. В частности, Джона Татаманила, Грега Снайдера, Чун Хю Кюн и Пола Ниттера. Чрезвычайно полезными были и семинарские дискуссии со студентами, которым я представил несколько черновиков книги: Андре Дотри, Гатри Грейвз-Фицсиммонсом, Кейт Ньюэлл, Дюком Квадво Йебоа, Изабель Марес, Хулио Торресом и Кэрол Уилкинс. И все это происходило при поддержке президента семинарии Серены Джонс (которая, не говоря уже о прочих достижениях, недавно запустила дипломную программу по буддизм у) и вице-президента Фреда Дэви.
Несколько человек с соответствующим опытом были настолько великодушны, что согласились прочитать мою рукопись целиком или частично и поделиться со мной своими мыслями. Я очень благодарен Мири Альбахари, Стивену Асме, Полу Блум у, Бхиккху Бодхи, Сьюзан Гельман, Джозефу Голдстайну и Скотту Барри Кауфману. Особенно подробную обратную связь мне дали Джош Саммер, с которым я познакомился на своем первом медитационном ретрите, Джонатан Голд (чья потрясающая книга о буддистском философе Васубандху «Прокладывая великий путь» очень мне пригодилась) и Филип Менчака, поддержавший мои начинания в семинарии. (Бхиккху Бодхи заслуживает второго упоминания за то, что по скайпу и электронной почте терпеливо поддерживал меня и помогал со всеми сложностями перевода и возможных интерпретаций древних текстов, на которые опирается эта книга.) Рид Хоффман и Бен Касноча устраивали собрания, на которых у меня была возможность обсудить идеи этой книги и узнать мнение других.
