Гюнтер сидел за компьютером в кухонном уголке, в котором, по его собственным словам, было место либо для кастрюль, либо для человека. Победил человек, поэтому питались они сухой лапшой, разводя ее в единственном ковшике, зацепившемся в этом «храме антибыта» за оставшийся от посудной полки гвоздь.
– Слушай, по-моему, с лодкой глухо, – крикнул Гюнтер и для уверенности, что его слышат, грохнул кулаком в стенку: догадывался, что гость днем дремлет, готовясь к ночному столкновению с Мадонной.
С ноутбуком в руках он явился в комнату и плюхнулся на Юрину кровать, причем сел он прямо ему на ноги, поскольку в своем прогрессирующем одичании рассматривал вежливость как одно из проявлений мещанства. После этого Гюнтер ткнул пальцем в экран:
– Вот, читай сам. Стен Линдквист электронку прислал. Помнишь, я тебе говорил, у него брат В Кальмарском губернском управлении штаны протирает? Попытался координаты выведать, ничего не вышло. А зачем тебе, говорят, ты ведь отделе по делам престарелых работаешь? Никогда такой конспирации раньше не было. По вечерам пиво вместе дуют, а тут в несознанку пошли.
– Алаверды тебе, – Юра спихнул приятеля со своих ног, постаравшись произвести эту операцию с максимальной осторожностью, так, чтобы компьютер не свалился на пол. – Вчера, когда ты в порт ездил, мне Глухов из питерского клуба ветеранов-подводников звонил. Они по моей просьбе запрос в Минообороны России подготовили. Вроде как хорошо бы символическую горсть земли возле лодки взять, для будущей часовни всем погибшим на Балтике. Кстати, у них такой проект действительно существует. Вояки ответили, что переданные Швецией координаты уточняются, поэтому помочь в ближайшее время не могут. Любопытно, что отказ мгновенно прислали, точно у них все заранее готово было.
– Уточняются! – фыркнул Гюнтер. – За идиотов нас держат, что ли!
Они проследовали на кухню и молча пили кофе, стараясь не смотреть друг на друга, чтобы не увидеть во взгляде товарища признания поражения. Стол был заставлен вылепленными из пластилина фигурками людей и животных, точно сошедшими с гравюр Босха, – верный признак накатившей на Степку депрессии. Он не расставался с куском пластилина, как правоверный с четками, привыкнув создавать собственный мир еще в детские казахстанские годы, когда понял, что окружающая действительность в лучшем случае скучна, а в худшем – враждебна. Еще несколько дней назад из-под рук Степки выходили диснеевские бэмби и сисястые рубенсовские девахи, а теперь вот начался период уродов.
Предчувствие неудачи возникло еще неделю назад, когда Гюнтер-Степка подкатился к Сорену Морелю с предложением организовать международную шведско-российскую экспедицию к найденной им субмарине. Старый авантюрист обычно заглатывал подобные наживки на лету, его фонд жил рекламой, как вампир кровью, но здесь «представителя российской стороны, облеченного полномочиями клуба ветеранов-подводников», ждал облом. «Нет, нет и нет», – монотонно отвергал все заходы собеседника Морель как в отношении предложения возглавить экспедицию, так и по поводу консультационной поддержки, которая бы выражалась в сообщении координат подлодки.
«Эх, дед, дед! – с тоской думал Юра. – Был бы ты действительно жив, как уверяли бабку, ты бы мне сейчас так пригодился… Что-то странное творится с твоей лодкой».
Несколько часов он бесцельно болтался по городу, чтобы убить время до вечернего парома. Настроение было поганое, не хотелось даже заглянуть в музей корабля «Ваза», куда он всегда заходил, приезжая в Стокгольм: старинный гигант будоражил воображение, точно разворачивал перед ним страницы неизданных романов Жюля Верна и Буссенара.
– Это Лена, дочь Стига Стремстада, ты еще в Швеции? – звонок мобильника вырвал Юру из безрадостных размышлений по поводу ближайшего будущего.
Он решил не возвращаться в букинистическую нору в Таллин (спасибо бабке, сорвавшей его с места), а стоящей работы на примете не имелось. В последние годы ребят с дайверскими сертификатами развелось как бухгалтеров в России начала 90-х, инструктором на каком-нибудь средиземноморском курорте можно было устроиться только по большому блату. Правда, оставалась еще Норвегия, на рыборазделочных комбинатах всегда требовались рабочие руки. Паршивое это занятие – стоять на конвейере и вспарывать брюхо золотым рыбкам, – но хоть на море.
Услышав утвердительный ответ, дочь шпиона попросила его срочно приехать.
– Это не телефонный разговор! – отрезала она.
– Теперь я не сомневаюсь, что ты родная дочь Стрем-стада, – хмыкнул Юра, но, заинтригованный, повиновался.
Через час он стоял у знакомой черной металлической калитки, украшенной коваными розами. Лена не пригласила его в дом, предложив прогуляться по саду.
– Там могут быть жучки, я теперь во все эти гадости верю, – девушка, мотнув головой в сторону особняка, брезгливо передернула тощими плечами.
Теперь ее украшала темная прическа «а-ля готесса», сменившая африканские косички. Лена, по всей видимости, все еще переживала затянувшийся период подросткового самоутверждения, бросая вызов миру, который отказывался ее замечать. «Надеюсь, эта краска смывается!» – почему-то подумал Юра.
Ее рассказ, довольно сбивчивый из-за перехлестывавших через край эмоций, занял более часа, суть же заключалась в следующем.
Пообщавшись с Юрой и твердо решив перевернуть страницу, связанную с отцом, Лена вдруг спонтанно позвонила «девушке Джеймса Бонда», последней спутнице жизни Стига Стремстада.
– Наверное, я сделала это со злости, он и мне, и матери столько навредил, что я все время думала: должно же быть всему этому хоть какое-то небанальное оправдание! Умереть от удара бутылкой по голове, поссорившись с какими-то подонками по пьяному делу. А коньяк он купил в «Системболагете», по случаю получения пенсии, которую ему неизвестно за что выплачивают из средств шведских налогоплательщиков. Сплошная мерзость! – сбивчиво пояснила мотивы своего нелогичного поступка Лена.
Выяснилось, что она принялась выспрашивать у Перниллы обо всем, связанном с последними днями жизни отца и рукописью, над которой он работал. Интервью в «Экспрессен» месяц назад с обещанием «книги-бомбы», как, всхлипывая, призналась Лене Пернилла, появилось после очередного скандала, который подруга закатила Стигу – мол, он только пудрит ей мозги, кропая какую-то ерунду втихую, сам же просто старается всеми силами удержать при себе бесплатную сиделку. Вот он и положил интервью в виде жертвы на очаг семейных отношений. Спустя примерно неделю на вилле появилась съемочная группа частной телекомпании StarMedia, готовившая документальный фильм о холодной войне для TV4, журналист и оператор. Снимали внутри и снаружи дома, пытались выяснить у Стремстада подробности о будущей книге, но тот отвечал уклончиво, лишь обещал сенсационные разоблачения, относящиеся к периоду Второй мировой войны. Лена прочесала Интернет, даже звонила в налоговое ведомство: StarMedia нигде не значилась. На ТV4 cообщили, что съемок фильма о холодной войне не планировали и компании StarMedia там не знают.
Кроме того, Пернилла рассказала, где Стремстад хранил материалы, которыми пользовался для написания книги. Один комплект документов и какие-то записи, «ерунда для моих друзей из СЭПО», как он язвил, хранились в ящике письменного стола, другой, настоящий, в том числе и главы рукописи, он держал в тайнике, сделанном под крышей гаража. Печатал свою книгу Стремстад на машинке – компьютеру не доверял, считая, что современная техника позволяет все считывать на расстоянии.
