– Я вижу, ты из тех, кто сразу переключает на четвертую скорость, – усмехнулась Кристина. – Ладно, начну с вопроса, который хотела задать тебе в конце разговора. Если ты появился здесь, чтобы найти подводную лодку Александра Берга и посмотреть, что за груз она везла, я тебе не помощница. Во-первых, ничего не знаю, а во-вторых, не хочу, чтобы ты попал в такой же переплет, как и он. Твоя бабушка попросила тебя взять земли со дна возле погибшей лодки, чтобы положить ее на семейной могиле. Ладно, это я еще могу понять. Вы, русские, романтичнее шведов, я убедилась в этом, прожив столько лет с Александром. Но он похоронен на суше, вон там, на конце мыса, – Кристина энергично махнула рукой в сторону единственного окна в боковой стене дома, из которого была видна груда каких-то каменных развалин, поросших можжевельником, и открывавшийся за ними простор, где море и небо, точно их взболтали гигантским миксером, сливались в единый перламутровый гоголь-моголь. – Ты можешь взять землю с могилы своего деда и возвращаться домой. Или ты хочешь приключений? Сокровищ? Ответов на семейные проблемы? Или ты просто относишься к современной разновидности тщеславных охотников за трофеями, которые коллекционируют затонувшие суда? – старуха, точно безжалостный хирург, пальпирующий тело пациента, нащупала пораженный участок и теперь пыталась понять степень распространения болезни.
Что сказать этой второй жене Александра Берга, знавшей его по крайней мере в три раза дольше, чем бабка, лечившей и похоронившей его и потому имевшей право стрелять ему прямо в душу своими вопросами? Разве объяснишь, что дед накрывал его жизнь как плита саркофага, и он просто хотел выбраться из-под нее, сдвигая сантиметр за сантиметром. Он чувствовал, что ему нужно пройти весь путь до конца, составить собственное мнение. Потом уж начнется другая, настоящая жизнь. Какая, он понятия не имел, но своя.
– Можно обойтись и без лодки, – соврал Юра и, мстя старухе за ее беспощадность, ответил ударом на удар. – Действительно, формально цель моей поездки выполнена. Но лучше бы я вообще не приезжал. Получается, что Александр Берг был предателем. В 44-м году большинство интернированных вернулись домой, чтобы воевать. А он забыл о семье, о присяге, потому что появилась возможность стать богатым шведским помещиком, жить с графиней, среди этих реликвий, картин и кандалов. Как романтично! Бабушка рассказывала, он был большим поклонником Гумилева, русского поэта…
– Я знаю, – остановила его, подняв руку, Кристина и процитировала по-русски, с мягким шведским акцентом, казавшимся странным в этой стране варягов и гранитов: «На полярных морях и на южных, по изгибам зеленых зыбей, меж базальтовых скал и жемчужных шелестят паруса кораблей…» Александр часто вслух сам для себя читал это стихотворение. «Капитаны», кажется. Я запомнила. Не собираюсь оправдывать ни его, ни себя. Я знала, что выстраиваю свою жизнь на обломках чужой. Но я все равно не могла спасти твоих близких, мальчик. И Александр не был предателем. Думаю, этот термин в принципе недопустим во взаимоотношениях человека и государства. Передо мной пример моих предков. Они воевали почти пятьсот лет, то с датчанами, то с поляками, то с русскими, то с голландцами. Некоторые из них меняли сторону, и не раз, и никто не вешал на них клейма изменников. Когда-то государство не было столь нахальным, чтобы подходить к своим подданным с нравственной оценкой. Между властью и человеком существовали своеобразные контрактные взаимоотношения, иногда даже занесенные на бумагу. К примеру, если воина, попавшего в плен, не выкупали в течение трех месяцев, он смело мог перейти на сторону врага. Один мой предок воспользовался этим правом в начале XVII века, когда Швеция воевала с Польшей. Странно слышать такие речи из уст шведской аристократки, не правда ли? Но именно потому, что Бьорнхувуды всегда стояли близко к высшей власти, я на опыте моей семьи знаю, что она собой представляет, и не питаю иллюзий.
– Но военная присяга это тот же контракт, – возразил Юра. – Мой дед, отказавшись вернуться в Советский Союз в 44-м году, нарушил присягу.
– Перед ним стоял выбор: умереть ни за что или остаться жить с ампутированным куском души и при этом попытаться отсюда, из Швеции, защитить свою жену и маленькую дочку, – сказала Кристина. – Он выбрал второй путь, и не его вина, что он проиграл. Если хочешь, выслушай его историю. Может быть, тогда поймешь.
– Да, конечно, – пробормотал Юра, уткнувшись взглядом в темную крышку журнального столика.
Ему стало стыдно, что он спровоцировал незнакомую старуху на откровенность, заклеймив своего деда. Хотя она и была его женой, все должно было происходить наоборот. Ему следовало оправдывать и защищать его, а она, чужая во всем, могла брюзжать что-нибудь по поводу своей ошибки с русским дезертиром и его несносных привычек, от которых он так и не сумел избавиться. Еще и Лена это все слышала… Повисло тяжелое молчание.
– Ой, мне опять в туалет приспичило, кажется, менструация! – воскликнула Лена, уже некоторое время державшаяся за живот. – А вам, может, надо без меня что-то обсудить…
Хлопнула дверь, послышался звук воды, пущенной на полную мощность.
– Думаю, и шведские девушки могут быть деликатными, – шутливо-назидательно сказала графиня, перехватив удивленный взгляд покрасневшего гостя. – Даже за счет… э-э… девичьей скромности. Как бы там ни было, я рада, что могу поговорить с тобой минуту без любопытных. Вот что мне уже здесь, на Фалько, рассказал Александр. Его подводная лодка С-28 в начале июля 1942 года вернулась с задания в Финском заливе, ее поставили на Неве возле Балтийского завода, нужно было поменять аккумуляторы, отремонтировать дизель, еще какие-то работы провести. А в конце месяца подогнали еще одну лодку, С-27, поставили их борт о борт друг к другу. Экипажи удивлялись, зачем это сделали. И ремонт проводить сложнее, с одной лодки на другую скакать приходилось, как по мосткам, и одной бомбой накрыть оба корабля могло. Затем все стало еще более странным. Приехал командир бригады подводных лодок с каким-то чином из НКВД и сказал, что обе лодки переходят в его, этого чина, временное подчинение. Тот объявил, что С-27 и С-28 выбраны для выполнения важного правительственного задания. Им предстоит проложить дорогу для всех подводных лодок Балтийского флота к Северному флоту, проскользнуть через Эресуннский пролив в Атлантику. Командование так решило, поскольку Финский залив противник запечатывает все плотнее, скоро через него в Балтику вообще нельзя будет пробраться. С завода привезли изготовленные из латуни литеры, С-27 и С-28, приклепали их к рубкам подводных лодок. Распоряжавшийся всем энкавэдэшник объяснил, что миссия преследует пропагандистскую цель. В поход пойдут фотограф и кинооператор. Лодки, если позволит обстановка, всплывут в Эресунне, и их запечатлят на фоне замка Гамлета. Тогда весь мир узнает, что Геббельс солгал, объявив Балтику внутренним германским морем. Офицеры сразу поняли, что этот план – самоубийство. В Эресунне глубины – максимум 10 метров. В Первую мировую три британские подводные лодки проползли на брюхе из Атлантики через Эресунн в Балтику, но и тогда это казалось чудом, а немцы с тех пор усвоили урок, закупорили пролив практически герметично. Александр вспоминал, что настроение было подавленное. Хотя к смерти все готовились, но не хотелось так глупо пропадать. Затем дело приняло еще более странный оборот. Этот человек из НКВД раздал всем картонные папки с их новыми биографиями. Всем членам экипажей, и рядовым, и офицерам, предлагалось стать матросами, которые попали в немецкое окружение на Эзеле и оказались в море, пытаясь выбраться от врага на подручных плавсредствах. Офицеры в случае чего должны были избавиться от своих знаков различия. Легенда была нужна, как объяснил энкавэдэшник, на тот случай, если одна или обе лодки погибнут, а кто-то из членов экипажа спасется. Мол, враг не должен знать, что миссия, которую контролирует сам Верховный главнокомандующий, провалилась. Так старший лейтенант Александр Берг стал матросом Антоном Никифоровым. Никто до выхода в море не сомневался, что им поручено «распечатать» Балтику, и ничто иное. Все газеты в 41-м году писали о советской авиации, бомбившей Берлин, хотя и поговаривали среди военных, что на немецкую столицу сбросили всего несколько небольших бомб. Пропаганде тогда придавали огромное значение, и перед жертвами не останавливались. Днем 14 августа солдаты НКВД привезли в грузовике какие-то деревянные ящики и два металлических сейфа, погрузили их на С-27, а три дня спустя, уже ночью, скрытно перетащили их на С-28, поместили в носовом отсеке. Той же ночью четверо рабочих, приведенных под конвоем, поменяли местами обозначения на подводных лодках. С-27 стала С-28, и наоборот. Лодка без груза ушла днем в поход, причем отход устроили шумный, с оркестром, речами. А на следующий день в Балтику отправилась лодка твоего деда с ящиками, уже без всякой помпы. Командир получил перед самым выходом запечатанный пакет, который он имел право вскрыть после прохождения Финского залива. Лодка всплыла для зарядки аккумуляторов ночью в открытой Балтике, на кромке территориальных вод Швеции возле Эланда. Рядом в точке рандеву уже ждала С-27, которая ушла первой. Командир объявил настоящее задание. Скрытно под перископом следовать за С-27, которая в надводном положении войдет в шведские воды и встретится со шведским тральщиком. Под водой сопровождать ее до пункта назначения в шхерах и в случае, если лодка не подвергнется нападению, всплыть для разгрузки. При нападении на С-27, не обнаруживая себя, лечь на обратный курс и в известной командиру корабля точке вскрыть второй пакет с новыми указаниями…
