Было решено претворить в жизнь гениальную мысль прокурора о составлении графика отсутствия, что вряд ли заняло бы у нас много времени, так как с составлением графиков мы были давно знакомы. Мы поделили мастерскую на секторы, и каждая из нас должна была написать все сведения, касающиеся её части. Потом мы решили обсудить всё это в двенадцать часов в маленьком кафе на первом этаже нашего здания и заодно выпить кофе.
Я сразу приступила к делу, допрашивая сослуживцев, что делала, впрочем, довольно дипломатично. Каждый значительно охотнее говорил о других, нежели о себе. Пользуясь этим, я постепенно получила все необходимые мне сведения.
В десять часов прибыли следственные власти, которые решили, что им будет гораздо удобнее проводить расследование на месте, имея всех подозреваемых под рукой, поэтому они заняли конференц-зал. В остальных помещениях должна была вестись работа, но вместо работы с минуты прибытия милиции везде шли горячие споры, дискуссии, скандалы. И чем дальше шло официальное следствие, тем больше людей оказывалось втянуто в эти шумные действия.
Милиция пользовалась тем же приёмом, что и я, только более беспощадно. Располагая сведениями, полученными непосредственно от покойника, они не скрывали перед допрашиваемыми своей информированности. Но так как они не раскрывали источника, каждый из разоблачённых приходил к выводу, что заложили его любимые коллеги, и от волнения и из желания отомстить начинал в свою очередь закладывать их, а затем летел с ними разбираться. Со вчерашнего дня власти сумели все свои сведения просмотреть, систематизировать, сделать выводы, и теперь они безошибочно попадали в самый центр мишени, вытаскивая на дневной свет наши наихудшие поступки. В результате сама смерть Тадеуша почти забылась, а на первый план выдвинулись её неожиданные и неприятные последствия.
В нашем отделе пока ещё царил покой. Януш, которому наконец удалось изогнуть маленький кусочек пластика, вытер со лба пот и с мрачным удивлением смотрел на дело рук своих.
– Это каторжная работа, – засвидетельствовал он. – Такой маленький кусочек – это ещё ничего, но если выгибать целый лист? Что бы тут придумать?
– А если надрезать, то лопается, – сказал Витольд, явно огорчённый.
– Подожди, интересно, а без надрезания он лопнет? Сколько раз можно его так согнуть?.. Дай мне этот белый!
Он уселся поудобнее и начал выгибать пластик, сопровождая свои действия громким счётом.
– Нет, я больше не могу, – внезапно буркнул Веслав, поднимаясь с места. Он подошёл к радиоприёмнику, из которого всё время доносился протяжный, унылый, занимающий основное место в передаче «Песни народов мира», вой. Двое, занятые пластиком, не обратили на это никакого внимания. Веслав включил варшавскую программу.
– Ну наконец-то, – с удовлетворением сказал Лешек, неподвижно сидящий у стола. – Я так и знал, что кто-нибудь в конце концов не выдержит!
– А почему вы сами не переключили? – раздражённо спросила я, потому что эта похоронная музыка и меня вывела из равновесия.
– Мне хотелось проверить вашу впечатлительность.
– Девять, десять, одиннадцать, – считал Януш уже с гораздо меньшим старанием, – двенадцать, тринадцать…
– Интересно, какая на этот раз будет песня недели? – задумчиво сказал Веслав, возвращаясь на своё место.
– Полька-галопка, – уверенно заявила я.
– Откуда вы знаете? – испугался Витольд, резко поворачиваясь от бормочущего Януша.
– У меня такое предчувствие.
– Слава Богу, а то я подумал, что вы это точно знаете. От польки-галопки я уж точно бы сошёл с ума.
– Добрый день! – неожиданно послышался от двери голос входившего к нам капитана.
– А, добрый день! – ответили мы втроём любезным хором.
Януш, занятый своей работой, почувствовал, видимо, что тоже должен как-то отреагировать на приветствие, потому что повысил голос.
– Девятнадцать, двадцать, двадцать один, – громко произнёс он.
Капитан остановился у порога и посмотрел на него с лёгким удивлением.
– Я хотел бы поговорить с этим паном, – сказал он мне, чуточку поколебавшись. – Как вы думаете, можно оторвать его от работы?
– Янушек, пан капитан к тебе! – вмешалась я.
– Двадцать четыре! – выкрикнул Януш всё так же громко.
Капитан явно заинтересовался неизвестными ему способами работы в проектном бюро.
– А что это значит? – с интересом спросил он. – Что он делает?
– Пан Витольд, вы ему задурили голову, теперь помогайте! Януш, приди в себя!
– Сейчас лопнет, – ответил Витольд, не отрывая заворожённого взгляда от куска пластика.
Капитан стоял молча, с ещё большим интересом смотря на Януша.
На тридцати двух пластик наконец лопнул.
– Тридцать два! – триумфально возвестил Януш. – Удалось выгнуть тридцать один раз! В чём дело? – повернулся он к нам, гордо взмахнув надломленным пластиком, и только теперь заметил капитана. – Что, вы ко мне?
– Я прошу вас зайти к нам на минутку, у нас к вам есть несколько вопросов….
У Витольда за время испытания пластика остыл чай, поэтому он начал завтракать. Я задумчиво смотрела на него, пытаясь отгадать, в какой стадии следствия сейчас находится милиция. На листке бумаги в хронологическом порядке я записала известное мне время действий сослуживцев, подготавливая почву для разговора с Алицией. Потом снова посмотрела на Витольда, который, погружённый в столь же глубокие размышления, ел помидор. В другой руке у него была солонка.
Судя по выражению его лица, помидор ему очень не понравился. Он съел половину, а другую, с явным отвращением, отложил, поколебался немного, затем выбросил в корзинку для мусора и, наклонившись, старательно посолил её.
– Пан Витольд, что вы делаете? – с интересом спросила я, потому что эти кулинарные изыскания показались мне несколько странными.
Витольд посмотрел на меня, снова заглянул в корзинку и неожиданно начал ужасно хохотать.
Лешек, стоящий у своей чертёжной доски, рисовал тушью на кальке очередную картину. Прервав на секунду своё творчество, он посмотрел на Витольда и вернулся к своему занятию.
– Здесь заражённая атмосфера, – пророческим тоном заявил он, продолжая рисовать. – Никому не удастся спастись. Последний нормальный человек спятил!
– Этот помидор мне ужасно не нравился, и я не понимал почему, – объяснил Витольд, не переставая смеяться. – А я просто забыл его посолить! Не терплю несолёных помидоров.
– И поэтому вы посолили его в корзине? – печально вздохнула я.
– Именно. Видите ли, я так задумался… Меня удивляет одна вещь. Как могло получиться, что они там, в кабинете, ничего не услышали? И вообще с этим кабинетом что-то не так…
– Вроде бы Збышек что-то слышал, – прервал его Веслав. – Он говорил мне, что слышал два мужских голоса, но не обратил на них внимания и вскоре после этого вышел из комнаты.
