Она обернулась, помахала ему рукой и скрылась за дверью. Ушла. Заводить машину он не торопился. Он радовался за Ивонн и детей.
Но, скажем так, радостью, которая будет при нем всегда. Однако ее место настойчиво рвалось занять давно знакомое чувство.
Одиночество.
Более очевидное, когда из него выбираются другие.
Оно не отпускало его, когда он проснулся утром. Когда поехал в офис. Не отпускало, хотя требовалось довольно много сделать по следам самоубийства Франка Хедена и для окончательного завершения расследования в Турсбю. Кроме того, как всегда, имелась масса административных дел, которых за время его отсутствия накопились целые горы, и которые требовали его внимания.
Но ланч ему все равно съесть надо.
Урсуле тоже надо есть.
Она не знает, что он приедет, но как она поступит? Выставит его?
Он взял пакет с суши и вышел из машины.
Она, казалось, искренне обрадовалась его приходу и пригласила его войти. Когда он поинтересовался, не помешал ли он, она сказала, что самым увлекательным событием в ее жизни за последнюю неделю было то, что она узнала, кто вылетел из четвертьфинала в телевизионной игре «Потанцуем», поэтому его визит как нельзя кстати.
Они накрыли ланч в гостиной, и Торкель рассказал о расследовании, хотя она уже и так почти все знала. Она поблагодарила за то, что он все время держал ее в курсе, это, вероятно, помогло ей окончательно не сойти с ума.
Он почти не мог оторвать от нее взгляда.
Новый глаз выглядел потрясающе.
Она выглядела потрясающе.
У него больше не возникало проблем с тем, чтобы смотреть на нее. Напротив, он не мог на нее наглядеться.
Ему не хотелось уезжать. Хотелось сидеть здесь до вечера. Хотелось, чтобы они открыли бутылку вина, и чтобы в ответ на его слова о том, что он может поставить машину на стоянку и поехать домой на такси, она сказала бы, что у нее есть идея получше: он может остаться ночевать.
Но ланч закончился. Его ждала работа. Ближайшее дело – в 15:00 совещание в Главном полицейском управлении. Торкель должен был представить предложения по сокращению финансирования Госкомиссии по расследованию убийств. Это касалось всех подразделений. В прошлом году Управление превысило бюджет больше чем на 170 миллионов крон.
– О чем ты думаешь?
Торкель вздрогнул. Урсула вопросительно улыбалась ему. Ему не хотелось говорить: «о бюджете отделения», хотя это было правдой.
Он посмотрел на нее.
Она так красива, и он ее действительно любит.
Он вспомнил, почему приехал. Пустота. Чувство одиночества. С которым ему, возможно, будет проще жить, если знать, что ему не предпочли другого. Его не заменили.
Не сочли худшей альтернативой.
Ему требовалось услышать это от нее.
– Меня интересует одна вещь, над которой я уже долго думаю, – серьезно начал он.
– Что я делала у Себастиана в тот вечер, – перебила его Урсула. Он с удивлением посмотрел на нее и кивнул. – Я ужинала, – сказала она так просто, будто весь ланч или даже дольше ждала возможности это сообщить.
– Только ужинала?
– Мы поужинали, а к кофе меня подстрелили.
– Прости.
Он наклонился вперед и взял ее за руку.
– То, что мы с тобой не вместе, никак не связано с Себастианом. Это связано со мной.
– Но ты была там, потому что он нравится тебе больше меня. – Торкель услышал, как это прозвучало. Будто он отвергнутый маленький мальчик. Завистливый и обиженный. Но Урсула тепло улыбнулась ему и медленно покачала головой.
– Я была там, потому что с Себастианом все проще. Я знаю, что это звучит неправдоподобно, но в некоторых отношениях с ним намного проще.
– Он хочет только одного.
– Это правда, но для меня дело в том… – Она остановилась. Прикусила губу, тщательно подбирая следующие слова. – Я не могу выйти за тебя замуж и жить счастливо до конца своих дней, Торкель, но это потому, что я думаю, что ни с кем не смогу жить счастливо до конца своих дней. Я не могу дать людям того, что они ждут от совместной жизни.
– Позволь решать мне.
– Люди тоже не могут дать мне того, что мне требуется.
Торкель лишь кивнул. Тут приводить аргументы труднее. Он мог бы сказать, что готов делать все что угодно. Полностью на ее условиях. Только бы имелся шанс, малейшая возможность, что она передумает. Однако он знал, что подобное унижение особого результата не даст. Поэтому он промолчал и встал.
– Тебе надо возвращаться на работу? – спросила она, подняв на него взгляд.
– У меня в три часа совещание в Государственном полицейском управлении по вопросу бюджета.
– Мне показалось, что мы еще не договорили.
– Но я могу отменить его, – быстро вставил Торкель, доставая телефон.
Надо правильно расставлять приоритеты.
Входя в квартиру, Себастиан немного нервничал – выбор украшения для Марии занял больше времени, чем он рассчитывал, – но он сразу заподозрил, что что-то не так. В прихожей стояли две собранные сумки Марии.
На кухне сидела Ванья.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он, почувствовав при виде коллеги прилив раздражения и беспокойства. – Где Мария? – продолжил он. Ванья посмотрела в сторону спальни.
– Она звонит Пийе, хочет попросить, чтобы их забрали раньше, – после недолгого молчания ответила Ванья.
– Почему?
– Я думаю, что они с Николь поедут одни…
Смысла ее слов он не понял, но, тем не менее, почувствовал, что раздражение начинает вытеснять беспокойство. Что бы это ни означало, ничем хорошим это быть не могло. Он повысил голос.
– Ты не имеешь никакого права приходить сюда и вмешиваться в мою жизнь…
– Нет, имею, – перебила его Ванья. – Мария и Николь жертвы преступления. За них отвечает Госкомиссия.
Себастиан растерялся. Неужели она это всерьез? Он стал подыскивать слова, но его прервали раньше, чем он успел ответить.
– Ты не должен на нее сердиться. – Голос донесся откуда-то сзади. Он обернулся к Марии, стоявшей в дверях и смотревшей на него взглядом, полным разочарования и грусти. – Когда ты собирался мне рассказать? – глухо спросила Мария.
– Что? Что я должен был рассказать?
– Правду.
Себастиан развел руками.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
Мария шагнула ближе к нему.
– Что моя дочь является неким суррогатом ребенка, которого ты потерял.
На секунду Себастиан лишился дара речи.
